Оноре де Бальзак - Анри Труайя

Более суровым наказанием оказалось изъятие у него рукописи «Трактата о воле». «Вот глупости, которыми вы занимаетесь, пренебрегая домашними заданиями!» – воскликнул отец Франсуа Огу, стоя перед Луи Ламбером, alter ego Бальзака. «Луи Ламбер и он [Бальзак] – один человек, – напишет сестра Оноре Лора Сюрвиль, – это Бальзак в двух лицах. Жизнь коллежа, малейшие события тех дней, все, что он пережил и передумал там, все правда, даже „Трактат о воле“, который один из преподавателей (которого он называет) сжег, не читая, в ярости обнаружив вместо домашнего задания, которое требовал. Мой брат всегда сожалел об этом своем письменном опыте – свидетельстве ума в столь юном возрасте».

Оноре, обуреваемый желанием поверять свои фантазии бумаге, становится все более враждебным железной дисциплине коллежа: то, что ему пытаются навязать, раздражает, увлекает лишь то, к чему расположен сам. Запертый в серой Вандомской тюрьме, занят только собственными мыслями. Он напишет о себе – Луи Ламбере, – что ему достаточно было одного – утолять жажду своего ума. В четырнадцать лет интеллектуальная деятельность Оноре столь интенсивна и до такой степени не соответствует его положению обычного школьника, что он чувствует себя на грани безумия. Голова перегрета кипением теорий, воспоминаний, планов. «Оноре был похож на сомнамбул, которые спят с открытыми глазами, – засвидетельствует Лора Сюрвиль. – Он почти не слышал обращенных к нему вопросов и не знал, что отвечать, когда у него вдруг спрашивали: „О чем вы думаете? Где вы?“ Это удивительное состояние… происходило от скопления мыслей… без ведома преподавателей он прочел большую часть библиотеки коллежа… в карцере, куда он вынуждал помещать себя ежедневно, поглощал серьезные книги». Он будет утверждать даже, что порой впадал в своего рода кому, состояние это тем более беспокоило учителей, что они не знали причины.

Болезненное «отупение» усугублялось актами неповиновения, руководство коллежа решило избавиться от воспитанника, чей характер мог дурно повлиять на дух его товарищей по заточению. Двадцать второго апреля 1813 года Бальзаков попроси ли забрать сына, чье дальнейшее пребывание в этом учебном заведении признано было нежелательным. Изгнанный как паршивая овца среди учебного года, Оноре опасался резкой реакции матери: не будет ли Шарлотта-Лора чувствовать себя лично оскорбленной этим? Но он выглядел столь жалким и потерянным, что обеспокоенные родители ни в чем не стали упрекать его. Положились на свежий воздух и здоровое питание, чтобы дать ему оправиться. Но мальчик ждал от своего возвращения чуда иного рода, никак не связанного ни со свободой передвижения, ни с обильной едой: все меркло в присутствии Лоры, которую он наконец обрел, – повзрослевшей, похорошевшей, любившей и понимавшей его лучше, чем кто-либо другой.

Кажется, прекрасно знаешь свою семью, но после шести лет отсутствия вновь знакомишься с ней с изумлением путешественника, вернувшегося из дальних странствий. Примерно так говорил себе Оноре, видя родных ему людей, к лицам, привычкам и чувствам которых должен был приобщиться заново. И если с любимой сестрой Лорой, почти ровесницей, у них были одинаковые предпочтения и взгляды на мир, то другая сестра – Лоранс, которой исполнилось одиннадцать, казалась ему существом, не заслуживающим внимания. Что до младшего брата Анри, известного своими капризами и кривляньем, его можно было только презирать. Но именно этому малышу доставалась вся нежность матери, только им она восхищалась, приходила в восторг от любого его слова и жеста. Мальчик напоминал ей о Жане де Маргонне, которого Шарлотта-Лора так любила и, без сомнения, продолжала любить. Оноре имел право лишь на ее безразличие и упреки, и никто другой, пожалуй, не испытывал столь сильной неприязни ни к нему самому, ни к его пристрастиям. Эта женщина была холодна к сыну, но рассыпалась в любезностях перед приглашенными. Казалось, хотела нравиться всем, кроме собственного ребенка. Злые языки обвиняли ее в любовных интрижках, к тому же она слишком настойчиво повторяла, что у нее старый муж. В церкви демонстрировала набожность, которая вызывала у окружающих недоверие, многие, видевшие ее в такие мгновения, говорили, что подобным ханжеством их не обмануть, тем более что было доподлинно известно – госпожа Бальзак с удовольствием меняет требник на произведения Месмера и увлекается гипнозом.

Не будучи близок к матери, Оноре испытывал уважение и симпатию к отцу, Бернару-Франсуа, который, не обращая внимания на превратности судьбы, всегда был в прекрасном расположении духа. Читатель и почитатель Монтеня, Вольтера и Рабле стремился к знаниям, имел доброе сердце и бойцовский характер. С тех пор как его старинного покровителя, милейшего барона де Поммерёля, сменил на посту префекта суровый, мелочный барон Ламбер, следовало постоянно быть начеку, – новый царек без конца к нему придирался. Тот же, возмущенный фанфаронством и скептицизмом господина Бальзака, мечтал лишить его выгодных должностей попечителя богоугодных заведений и главного снабженца 22-го дивизиона. В этом ему потворствовали местные интриганы, стали даже поговаривать о хищении денежных средств и лихоимстве со стороны Бернара-Франсуа. Тот, впрочем, мог рассчитывать на поддержку со стороны министра, опубликовав в качестве доказательства своей привязанности к существующему строю и интереса к наведению общест-венного порядка одну за другой несколько брошюр. Отец испытывает ту же тягу к писанию, что и сын, только заботят его предметы, совершенно чуждые Оноре.

В 1807 году типография Мама в Туре печатает труд господина Бальзака, «советника мэра и одного из попечителей богоугодных заведений», озаглавленный «Памятная записка о средствах предотвращения краж и убийств, о возвращении к работе на пользу общества людей, их совершивших, а также о способах упрощения судебной процедуры». В нем автор напыщенно вступается за осужденных, вернувшихся с каторги или из тюрем, будущее которых под угрозой из-за позорного свидетельства, которое они обязаны предъявлять по первому требованию, но при виде коего никто не решается принять несчастных на работу, а это вновь толкает их на путь воровства и убийства. Во избежание столь плачевных последствий необходимо, по мнению Бернара-Франсуа, создавать мастерские, где такие люди находили бы себе дело и получали приличное жалованье.

На следующий год появляется «Памятная записка о возмутительном распутстве, причиной которому обманутые и покинутые девицы, живущие в чрезвычайной нужде, и о способах использования той части населения, что потеряна для государства и оказывает пагубное воздействие на общественный порядок». Размышления тем более своевременные и уместные, что Наполеон запретил установление отцовства, теперь беременная незамужняя молодая женщина не могла рассчитывать на какое-либо место, оставалось только одно – проституция. А вылечить эту болезнь так просто – учредить при богадельнях бесплатные отделения для девиц-матерей, автор утверждает, что с успехом опробовал новую методу в Туре. И здесь напыщенный слог, но сквозь строки видно благородное сердце.

Проходит еще год, в 1809-м увидела свет «Памятная записка о двух великих обязанностях французов». Теперь Бернар-Франсуа решил воздать должное Наполеону, чтобы обезопасить себя и гарантировать расположение властей предержащих: он предлагает воздвигнуть между садом Тюильри и Лувром колоссальную пирамиду. Еще год, и появляется труд, посвященный людским страстям, – шестидесятидвухстраничный результат его непреодолимого стремления писать и поучать себе подобных.