Свои продают дороже - Ольга Некрасова

— Слушаю, — повторила птичка.

— Наташа, в приемную никто не заходил?

— Николай Палыч из «Весты». Я у него сигареты стреляла для.., нашего гостя, — нашла обтекаемую формулировку Наташа.

— А еще кто?

Молодой человек, которому инициатива Тарковского поначалу явно не нравилась, теперь слушал, подавшись вперед. Понял.

— Больше никого не было.

— Уборщицы, охрана, — подсказал молодой человек.

— Наташа, а из персонала кто-нибудь был?

— Мойщик стекол. Нахал такой! — с базарными нотками прощебетала птичка верная. — Без спросу прется в кабинет, я говорю: «Хозяин занят», а он: «Пусть отдохнет, всех долларов не заработает!»

— И ты его отбрила, — заключил Тарковский.

— Ага. Говорю: «У него молодой человек из органов».

— Сука, — с чувством сказал Тарковский, сам не зная, кого имеет в виду. Пожалуй, что Умника. С птички что взять? Мозжонки махонькие. Он подумал и снял с руки «Ролекс». — Андрей Никитич, вы уж, пожалуйста, лично сдайте мои часы на хранение, а то их уже пытались замотать.

— Не перестаю вам удивляться. Знаете, что попадете под конфискацию… — начал молодой человек и осекся. — Виктор Саулович! Неужели вы думаете, что Генерального прокурора снимут из-за какой-то там кассеты?!

Я бы на вашем месте не обольщался.

— Кто знает… — ответил Тарковский.

Рассадка за столом на официальных завтраках, обедах или ужинах требует строгого соблюдения признанного служебного или общественного положения гостей. Нарушение этого основного правила рассадки может быть истолковано как сознательное нанесение ущерба как лично гостю, так и стране, им представляемой, что может привести к неприятным последствиям или осложнениям в отношениях.

Э. Я. СОЛОВЬЕВ. Этикет

Змей. 4 ноября

Шестидесятилетие Владимира Ивановича Кадышева в армии отмечали если не пышнее, то искреннее и шире, чем незадолго до этого такой же юбилей министра обороны. Поздравительные письма и подарки доставляли ему с почты бумажными мешками. Перевозя их на дачу, Кадышев сломал заднюю подвеску своего «Мерседеса».

Не без скрытой ревности к любимцу армии и флота министр дал в его честь прием.. Врученный юбиляру орден многих разочаровал, и в тостах гостей стал склоняться «герой России» — разумеется, как бы с маленькой буквы и с определениями «подлинный», «народный» и даже, истине вопреки, «незаметный».

Момент был щекотливый. Последний майор за столом понимал: что вручено, то вручено, и кадышевский крестик невозможно обменять на звезду Героя. Топорные намеки, стало быть, произносились как упрек министру, который мог бы представить Кадышева к награде сообразно заслугам, да, видно, не захотел, еще раз плюнув в душу спецназу всех родов войск. При этом несостоявшийся Герой против его воли оказался знаменем для оппозиции и красной тряпкой для министра и команды.

Можно было не сомневаться, что Кадышев потрепыхается в этом качестве недолго и спустя приличествующее время будет с почетом отправлен на пенсию.

Поэтому, когда юбиляр встал, призывая гостей к молчанию, это вызвало некоторое даже недовольство в рядах его непрошеных защитников: рано, еще не все высказались.

— Вот тут говорят: «Герой, герой…» Помилуйте, за что такая несправедливость?! — произнес Кадышев и потянул театральную паузу. Гомон стих. У многих мелькнула шальная мысль: «Сейчас Змей врежет. Хлопнет дверью — терять ему нечего». А Кадышев, оправдывая свое прозвище, обвел стол ровно ничего не выражающим взглядом казенного фотопортрета. — За что такая несправедливость, — повторил он, — по отношению к настоящим героям?! Я-то уже двадцать лет геройствую только на словах. — Снова пауза. Кадышев отсалютовал рюмкой и провозгласил:

— За подлинных героев — за нашу армейскую молодежь. Ей труднее, чем было нам!

— Ну, Володя, чтоб это был не последний твой орден! — оценив дипломатичность Кадышева, провозгласил министр. Его рука с рюмкой, протянутая к рюмке юбиляра, повисла в воздухе. Кадышев поднялся и, высмотрев кого-то в конце длинного стола, позвал:

— Таня! Ну что ты прячешься, иди сюда!

В наступившей тишине из-за стола встала маленькая гибкая женщина-девочка и, шурша по полу шлейфом вечернего платья, направилась к Кадышеву. Вспыхнули софиты заскучавших было телевизионщиков. Нацеленные на юбиляра камеры стали разворачиваться. Загромыхали стулья: сидевший рядом с Кадышевым главком внутренних войск встал, чтобы уступить свое место, и за ним вскочила половина стола.

В армии чтят субординацию. Главком не мог сидеть в конце, на месте маленькой женщины. Ее стул занял сосед справа, подполковник, за ним передвинулись полковники и генералы. Когда женщина подошла к Кадышеву, кресла для нее и главкома были свободны. Гости разбирались, где чья тарелка, но больше глазели на даму.

— За любовь! — Кадышев приобнял ее, не позволяя сесть. — За вашу любовь ко мне и за мою Татьяну, без которой меня сейчас не было бы среди вас. Я считаю, что этот орден больше заслужила она, чем я!

Вынув орден из коробочки, Кадышев поднял его над головой. С дальнего конца стола, где сидели адъютанты, к нему плыл передаваемый из рук в руки граненый стакан.

— Сапоги вы армейские, — умильно заулыбался Кадышев. — Напоить хотите?!

Он опустил орден в стакан, и кто-то до краев наплескал туда водки. Потянувшись стаканом к рюмке помрачневшего министра, Кадышев пояснил вполголоса:

— Два раза вытаскивала меня с того света. У меня же сердце никудышное. Другая бы молодая жена — ахи, охи, лишние пять минут промешкала и этак невзначай стала бы молодой вдовой с квартирой, дачей и всем прочим.

А Татьяна… Реаниматерь моя, Татьяна.

Министр встал и поцеловал Татьяне руку.

Опять загромыхали стулья. Гости поднимались, и кто-то переспрашивал, что сказал Кадышев министру, кто-то закрыл обзор установленной за спинами телекамере, и его пытались усадить. Суета, впрочем, быстро улеглась. И тут на весь зал прозвучал деловитый вопрос не рассчитавшего голоса журналиста:

— Это у него какая по счету?

Татьяна вскинула голову. В волосах сверкнула гранатовая диадема.

— Последняя, — сказала она мгновенно покрасневшему журналюге. — Не сомневайтесь: последняя!

* * *

Хотите знать, как становятся миллионерами, великими учеными, премьер-министрами? Рецепт успеха прост: открывайте биографию Коко Шанель, Марии Кюри, Маргарет Тэтчер и читайте. Ах, вы хотите не знать, а стать'!

Тогда вам придется изобрести свой рецепт. Уж такое это блюдо — успех, что его надо готовить каждый раз по-новому.