Нежная отравительница - Арто Паасилинна

Политика всегда вызывала у Линнеи неприятие. По ее мнению, раз война кончилась, то нечего обсуждать еще тысячу лет вопрос о сотрудничестве финнов с немцами в военные годы.

Вечеринки интересовали ее куда больше. Гости палили по бумажным фонарикам из пистолетов, опустошали десятки бутылок с вином, после чего валялись несколько дней в постели с тяжелым похмельем, пока работа не напоминала о своем существовании. И несмотря на это, они никогда не вопили так, как эти молодые люди в бане, при том, что они были офицерами и голоса у них были командные, такого беспредела, как на торппе[2]Линнее, они никогда не допускали.

Но конечно, есть разница между офицером и рядовым солдатом. Если первый, выпив стопку, тут же начинал горланить, то офицер мог пить несколько дней подряд и при этом ни разу не повысить голоса, особенно в присутствии дамы.

Молодые люди тем временем продолжали париться и выпивать. Огонь в печке потух уже несколько часов назад, но, пьяные в хлам, они продолжали плескать воду на холодные камни, не обращая внимания на отсутствие пара. Парни валялись на полках с сигаретами во рту, лакали водку из горла, лениво хлестали друг друга лысыми вениками и жаловались на жару в бане. Временами они выскакивали на двор «поостыть».

Под утро у них начался пьяный бред. Нююссёнен начал петь дифирамбы своей щедрой и великодушной тетушке и утверждать, что без нее он не стал бы тем, кем он стал. Кауко признался, что Линнеа ухаживала за ним с самого детства… как за собственным сыном… потому что его собственная мать была, как бы это сказать… не совсем адекватна. У Линнеи же не было своих детей с полковником Раваска. Каке всегда мог рассчитывать на тетушку, они с дядей на летние каникулы забирали его к себе из детского дома, покупали ему еду и одежду…

— Тетка даже навещала меня в исправительной колонии и привозила мне сладости! — растроганный, воскликнул Каке. — А когда меня посадили в тюрягу, она присылала мне деньги и передачи. Нет, скажу я вам, братва, вам о такой бабуле можно только мечтать!

Потом Каке принялся рассказывать длинную и нудную историю десятилетней давности. Он пошел на неудачное дело, все было против него… получилось так, что…

Приятели, по горло сытые этой историей, только поддакивали, что, мол, знают о чем речь. Каке всегда по пьяни рассказывал одну и ту же историю, и она им порядком поднадоела. Дело это началось с банальной кражи со взломом, перешло в ограбление с нанесением телесных повреждений и кончилось полной жопой. Вот как все было: Каке заныкался в одной конторе перед окончанием рабочего дня, чтобы ночью что-нибудь стырить, но наткнулся на обнимающуюся парочку сотрудников фирмы, с перепугу надавал им тумаков и смылся с парой тысяч марок.

Нююссёнен тут же поправился: все-таки он урвал больше двадцати штук, да и сотрудники не особо-то пострадали. К тому же, кто их просил задерживаться после работы в офисе, чтобы потрахаться. Могли бы и дома этим заняться. Или не лезли бы не свое дело и не мешали Каке работать. Каке вообще считал, что любопытство только вредит людям, особенно мужикам.

Деньги Каке с успехом растранжирил за две недели, проведенные в Стокгольме и Копенгагене, из которых он ничего не помнил. Но в карманах обнаружились билеты и ресторанные счета, из чего можно было сделать вывод, что таковая поездка имела место быть. Каким образом Каке, синий, дрожащий и опухший от похмелья, попал обратно в Хельсинки — до сих пор непонятно. Ему некуда было больше податься, кроме как в квартирку Линнеи в районе Тёёлё. Неплохая фа-тера, набитая всякой старинной дребеденью, креслами, картинами, занавесками. В прихожей на постаменте — гипсовая статуэтка Маннергейма на горе с биноклем на пузе и меховой шапкой на голове.

Тем временем дело об ограблении с нанесением телесных повреждений приобрело огласку. Пострадавшие опознали Каке и позвонили Линнее, требуя компенсации ущерба, что, на взгляд Каке, было просто верхом наглости. К тому же, они начали шантажировать его, угрожая обратиться в полицию… и все это из-за пары синяков… Концовка истории была всем известна. Линнеа Раваска в который раз вызволила из беды племянничка: она все уладила и всем проплатила, так как не могла допустить, чтобы родственника упекли в тюрягу на много лет. Каке клялся и божился, что вернет ей деньги и даже написал долговую расписку, поэтому Линнеа продала свою трехкомнатную квартиру на улице Калониуксенкату за мизерную цену — дело было срочным, а покупателей было мало. Стороны пришли к соглашению. На оставшиеся деньги Линнеа купила маленький домик в деревне Харми-сто, куда и переехала на время, пока Каке не выплатит ей долг. Линнеа заплатила за него несколько тысяч марок-по тем временам сумма умопомрачительная, так что у Каке и мысли не было о том, чтобы когда-нибудь ее вернуть.

Линнеа Раваска, конечно, всеми способами пыталась вытянуть из него деньги. Говорила о каком-то там данном слове, совала под нос долговую расписку, жаловалась и умоляла, но все безрезультатно.

Каке не работал, это как-то входило вразрез с его мироощущением, да и как можно заработать честным трудом, горбатясь на какой-нибудь стройке, такую кучу денег!

Должно же у старушки быть хоть какое-то понятие о жизненных реалиях.

В конце концов, Линнеа начала угрожать тем, что обратится в суд, она трясла перед ним распиской с его собственноручной подписью, но и это не помогло. Каке сообщил ей, что взять с него нечего; кроме того, как Линнеа объяснит полиции, что она дала взятку потерпевшим, чтобы помешать правосудию свершиться? Да и на фиг поднимать шум из-за какой-то бумажки, которую можно запросто разорвать на кусочки и запихать ей в задницу. С этими словами он вырвал расписку из рук Линнеи и разорвал на мелкие кусочки, однако осуществлять вторую часть угрозы не стал. Со слезами на глазах Линнеа смела обрывки расписки веником на совок и сунула их в печь. Это было уже несколько лет назад.

После истории с распиской Линнеа окончательно разочаровалась в племяннике покойного мужа. От любви и доверия не осталось и следа. Отношения стали напряженными, но Каке Нююссёнену это ничуть не мешало. Даже лучше, что старуха переехала из столицы в деревню, там было легче ныкаться от легавых, чем в городе, где его хорошо знали. Время от времени такая необходимость возникала: Каке объявляли в розыск, чтобы допросить или вызвать в суд, но на чердаке сарая в Хармисто можно было валяться хоть все лето, не рискуя быть обнаруженным полицией. К тому же, теперь ему было куда съездить на природу с друзьями, чтобы отвлечься от шумного города. Ну как вам, парни, финское лето с банькой и винищем, разве не прелесть?

Линнеа Раваска с отвращением смотрела в сторону бани. Голые обезьяны скакали вокруг бани, кого-то вырвало прямо на крыльцо, кто-то справлял нужду рядом. Белесое туловище Кауко с торчащим вперед пузом выглядело просто нелепо до омерзения. Как из того младенца, которого она пеленала и кормила из бутылочки, могло вырасти такое чудовище? Но в детстве Кауко был совсем другим. Он смотрел на нее своими наивными глазенками и называл бабушкой… Впрочем, он до сих пор так ее называет. Какая мерзость.