Последний довод побежденных - Сергей Лапшин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Магомедов в своих предположениях не ошибся. Судя по посмертным признакам, часть детей действительно на момент взрыва была еще жива.
Сам сержант и пытавшийся его оттащить лейтенант погибли на месте. Жердев и Афонин, бросившиеся на помощь Иванцову, получили тяжелые травмы.
Спроси его кто, запомнилась ли чем, удивила чем Украина, и не сказал бы ничего. Чередой боев, а разве удивишь этим? Ну, или наступлением безудержным, да — тем, может, и порадовала, но не удивила. Генерал знал своих командиров полков, знал, чего ждать от них, и с какой охотой погонят они всю фашистскую сволочь на запад. Так что была бы броня да патроны и снарядов вдоволь, тогда и будет все хорошо. Простая арифметика.
— Ну и как тебе земля, воспетая Гоголем и Шевченко, Юрий Семенович? — не постеснялся озвучить генерал свои мысли. Ну а Востриков, комполка, хоть и не ожидавший такого вопроса от своего непосредственного командира, не растерялся. Хорош был Востриков, ни в бою не терялся, ни в разговоре с начальством.
— Полк мне обновила земля Гоголя и Шевченко, Аркадий Давыдович.
Горько и в точку ответил. Не в обиду, конечно, генералу, однако и без желания поддержать его тон.
Усмехнулся Шмелев, но не ответил ничего, не одернул. Ну а что, правда она и есть правда, молодец Востриков. Да и сам генерал хорош — нашел с кем душу отвести.
И прав, черт побери, прав комполка, тысячу раз прав. Рановато стал заглядываться на бескрайние, не убранные поля Шмелев, на сады изобильные, рановато. До победы еще шагать и шагать, и шаги бы эти пошире да побыстрее… куда там. Упорен фашист, в душу его!
Да и ладно.
Соскочил с благодушного настроения Шмелев моментально, как частенько бывало с ним. Подобрался лицом, постарел, посерьезнел. К делу так к делу:
— Видел, чего в газетах-то пишут, Юра?
Кивнул комполка и, глянув в сторону адъютанта, сновавшего у колодезного журавля с ведром, качнул головой, подзывая его. Молодой, с щегольским чубчиком лейтенант в аккуратно заправленной гимнастерке, застегнутой на все пуговицы, легко и четко подошел к скамье, плеснул в корытце воды, разбавляя кипяток. Востриков попробовал ладонью, отдернул ее, и без команды адъютант добавил еще.
— Давай сюда, Жаринов, сам справлюсь, — генерал, не чураясь, взял из руки лейтенанта ведро, поставил его на сухую, пыльную землю. — Свободен, лейтенант, — бросил коротко Шмелев, не интересуясь при том мнением полковника.
Ну а тот, естественно, не заметил подобной вольности. Не с генералом же тягаться ему, к тому же, по всему видать, разговор предстоял сложный, не для ушей адъютанта.
Так что лишь склонился Востриков над жестяным тазом, запустил туда ладони и, фыркая, с удовольствием, плеснул воду на лицо. На волосы брызнул, шею протер, смывая с себя и пыль, и грязь, и усталость ночного боя. Мог бы кто сказать — ну что ты как мальчик, не набегался с винтовкой еще? А что делать, если полк — это одно название? Списочный состав. Знали бы немцы — вопрос еще: драпанули бы? Почитай, на последнем издыхании взяли хутор, с наскока. Хорошо, что арьергард фашистский не уперся, разнесли им пару точек, те и отошли. Не стал их Востриков преследовать, да, честно говоря, и нечем было. Оба танка дошли на каплях соляры, один так и застыл в поле, ждут горючее танкисты. Ну а люди, люди тоже не железные, едва разошлись по домам, рухнули как убитые.
Тут, конечно, вопросы сразу — и соприкосновение с противником потеряли, и продвижение остановил. Но со стороны непосредственного командира проблем не будет, а на остальных плевать хотел Востриков. Свой темп он держал, да еще как держал, рвал как следует фашистскую оборону, на двадцать километров опередил соседа справа, а трехсотый полк вообще потерял.
А вот о чем сейчас генерал речь будет вести, доподлинно знал Востриков, и говорить ему не хотелось. Новостей у него для начальства не было, а выслушивать наставления и нравоучения он был не расположен. Все, что нужно делать, делал. И книжки[4]смотрели бойцы его, и особист сам контролировал, и допрашивали пленных. Будто ритуал какой, вопросы обязательные. За разведку свою, ясное дело, отомстить — святое. Но вот это навязывание сверху, доклады постоянные об успехах… Не нравилось это Вострикову. Будто над душой стояли.
Нет, понятно все, и ему самому расстрелянных жаль. А уж разведчиков своих как жаль! Но война же, каждый день здесь бой за боем, а в наступлении нынешнем и вовсе потери за потерями. Чем они-то хуже? В ночь вот, трое тяжелых и четверо легко раненных, каково?
— Говорю, ты газеты-то читаешь? — терпеливо переспросил генерал.
И молчать больше было нельзя.
— Читаю, Аркадий Давыдович, — отозвался полковник, вновь сполоснул лицо. Выпрямился, бросил на плечи полотенце, посмотрел открыто в глаза командиру. — Читаю, товарищ генерал, когда могу. И про то, что разведка моя, знаю.
Однако и Шмелев был не лыком шит. И взглядом пристальным его было не напугать:
— Значит, хреново читаешь, Востриков. Потому что разведчиков твоих положили фашистские изверги и целую деревню расстреляли как партизан. И злодеяние это неотомщенным остается по сей день, полковник. Так вот я вопрос тебе задаю — знаешь ли ты, какая часть в Дубовке орудовала?
— Нет у меня таких данных, товарищ генерал, — отчеканил Востриков, повернулся к тазику, подчерпнул из него немного воды. Взял с разложенной на лавке тряпицы мыло и, смачивая его, поливая из кружки, намылил шею и подбородок. Тщательно, побольше пены напуская. Щетина у полковника росла густая, черная, колючая, и дня три-четыре не бреясь, вид офицер приобретал зловещий.
— Это я тебя пока, полковник, спрашиваю. Смотри, как бы другие спрашивать не стали, — как камень обронил Шмелев, собрал горькие морщины у рта, всматриваясь в профиль Вострикова.
Прямой, чуть загнутый, как клюв, нос, острый, массивный подбородок, худые, высокие скулы, крупные уши. Все вырисовано четко на загорелом лице. Хороший комполка. Да и дивизионный хороший будет. Тактически грамотный, в части его любят и уважают, показал себя хорошо. В минусах — упрям очень, и в обращении с командирами невежлив. Шмелев терпеть это мог и умел, а вот кто другой станет ли — вопрос спорный.
— Товарищ генерал… — повернулся Востриков, сверкнул глазами, а слов, чтобы высказаться, не нашел. Но должен был понять генерал, свой он, в доску свой, все понимает, все чувствует, все знает. И про полк должен понять, что не полк уже, а батальон, про старания разведчиков должен понять, что в поиски не ходят, атакуют со всеми, да еще как атакуют.
— Это надо, Юрий Семенович. Заруби себе на носу: ЭТО НАДО. Во что бы то ни стало надо узнать, кто там был, — даже дослушивать не стал генерал.
Качнул головой, показывая полковнику, что всегда его понимал и всегда понимать будет, но не сейчас. Сейчас он понимать его отказывается.