Знатные распутницы - Жюльетта Бенцони

Он доскакал до первого моста через Беврон, где нашел убежище для своей прекрасной дамы. Бертрада, сказав, что намерена помолиться в ближайшем монастыре, под вечер покинула замок в сопровождении лишь двух горничных. Едва выехав из города, она пришпорила своего коня и стремительным галопом помчалась навстречу тому, кто в мыслях был уже ее возлюбленным.

И вскоре это действительно случилось, в шелковом шатре на берегу реки. Затем они провели любовную ночь под открытым небом, которую оба никогда не смогли забыть. На следующий день влюбленные поскакали бок о бок в Орлеан. Однако они не спешили – курьеры Филиппа должны были еще провести подготовку в королевском дворце, где спокойно проживала невинная Берта, ничего не подозревающая жертва своего ожирения и пристрастия к сладостям.

Король, обладавший тонкими чувствами, считал крайне нежелательной конфронтацию своей возлюбленной со спутницей жизни, с которой прожил вместе двадцать лет. Поэтому он сразу решил внести ясность в их отношения, и, пока он предавался любовным утехам в шатре с Бертрадой, его люди галопом мчались к королеве, чтобы объяснить ей, какая неудача в супружеской жизни ее постигла, поскольку король, хотя и неожиданно, но решительно ее покидает.

Бедной женщине было предоставлено немного времени, чтобы собрать пожитки, после чего ее поместили в закрытые носилки и под сильным конвоем отправили в монастырь Монтрей-сюр-Мэр. Это был хороший монастырь, надежный, солидный и по тем временам действительно комфортабельный. Во всяком случае Филипп не знал другого, который находился бы дальше, чем этот. Можно, однако, представить себе, с какими чувствами дети изгнанной – толстый Людовик и его сестра Констанция – наблюдали за привлекшим к себе общее внимание возвращением отца.

– Рано или поздно, – прошептала Констанция, – мы должны избавиться от этой женщины.

– Лучше раньше, – ответил Людовик.

Исполнение задуманного плана целиком легло на Людовика, поскольку Бертрада избавилась от Констанции, выдав ее замуж.

Что же происходило тем временем с Фульком? Конечно, он был в ярости. Этот родоначальник английских королей, к сожалению, не обладал английским юмором. Он извергал яд и желчь, осыпал Филиппа и Бертраду проклятьями, которые делали честь его словарному запасу, и призывал все христианство в свидетели своего несчастья. Какая польза от всех своих хитростей, от своего умения с легкостью отделаться от супруги, если таким обидным образом оказываешься захваченным врасплох и обведенным вокруг пальца!

После того как Бертрада недвусмысленным способом дала ему понять, что не хочет иметь с ним ничего общего, он вдруг понял, что не сможет без нее жить.

Его первой реакцией было желание взяться за оружие и осадить Орлеан. Но затем он передумал: оба укрылись в городе под защитой сильной армии, ничего не боятся, согласно старой поговорке о том, что любовь плюет на все. Фульк понял, что теряет время зря, и после некоторых размышлений повернул назад. Не заезжая домой, он направился в Рим.

Филиппа тогда же осенила блестящая мысль. Мало того, что он заточил в монастырь свою жену и похитил супругу бывшего друга, он еще принял решение на ней жениться. Он решил, что предмет его поклонения достоин надеть королевскую корону, и как можно быстрее. Послать прошение в Рим, чтобы выяснить ситуацию, казалось ему слишком долгим. Но когда речь идет о короле, легко находятся друзья, готовые оказать услугу. Нашлись благожелательные епископы, без промедления аннулировавшие его брак с Бертой, а епископ Санли, Юрсьон дал даже согласив на церковное освящение его связи с Бертрадой в Париже.

Эти последние новости и заставили Фулька направиться в Рим, чтобы выяснить, что думает об этом папа. Фульк сразу же получил ответ.

Папа Урбан II высказался на этот счет очень строго, однако, поскольку святой отец был впутан в светские церковные распри, у него были другие заботы. Кроме того, он был одержим идеей крестового похода во имя освобождения Гроба Господня от неверных и должен был гарантировать безопасность паломников в Иерусалим. В конце концов он был мудрым человеком, хорошо знавшим человеческую природу. Он верил, что при горячем темпераменте Филиппа и Бертрады их любовь можно сравнить с пылкой соломой, которая угаснет сама по себе. Тогда все образуется само собой и ему не придется конфликтовать с одним из первых властителей в Европе в тот момент, когда он ему очень нужен.

В этот промежуток времени оба провинившихся не бездействовали и произвели на свет двоих детей… а несчастная Берта скончалась от тоски в монастыре на морском побережье в 1094 году. Как только Филипп получил эту весть, он спешно созвал в Реймсе епископскую конференцию, которая наконец должна была узаконить его связь с Бертрадой. Однако это не было слишком разумным шагом – хотя Берта и умерла, Фульк оставался в добром здравии и нисколько не успокоился.

И упомянутое прекрасное собрание епископов не привело ни к какому результату, поскольку папа счел, что дело зашло на этот раз довольно далеко, и реагировал рассерженно: сначала он отлучил от церкви короля и его наложницу, затем созвал синод в Ниме, которым руководил лично.

Такое развитие событий несколько обеспокоило Филиппа, и он дал обещание отказаться от Бертрады. Они временно расстались, но лишь до тех пор, пока он не получил от папы прощение, – папа тогда уже вернулся в Рим.

Полный все той же страстью к Бертраде, Филипп не смог больше противиться своим чувствам и возвратил ее назад. Он не хотел больше ничего слышать о крестовом походе и отвечал полным молчанием, когда ему об этом напоминали, поскольку уже не допускал мысли о том, чтобы расстаться со своей возлюбленной хотя бы на несколько дней. Тем более ему была невыносима мысль быть втянутым в войну, которую пришлось бы вести на краю света, не зная о том, удастся ли выбраться оттуда живым. В этом случае ему пришлось бы удовлетвориться тем, чтобы только любоваться одинокими вечерами черным локоном ее волос…

Конечно, можно было бы взять Бертраду с собой, но кто знал, как бы среагировал Урбан II на присутствие бойкой графини среди христианского войска…

Когда папа узнал, что вновь предпринял Филипп, он впал в сильную ярость и на этот раз не только отлучил от церкви нарушившую брачные узы пару, но и подверг опале все королевство. Это оказалось сильным, вызвавшим серьезные опасение оружием: вся религиозная жизнь в королевстве прекратилась, а поскольку епископы и монахи совершали многие важные дела, это означало, что больные остались без помощи, умершие без церковного отпевания, умирающие без утешения, дети без крещения, а свадьбы без благословения.

Но Филипп оставался глух. Его любовные чувства целиком захлестнули его, и страдания его подданных были ему полностью безразличны. Они с Бертрадой вели себя совершенно демонстративно. Отлучение от церкви, казалось, было им полностью безразлично, во время их приездов в город колокола молчали, а народ разбегался от них, как от чумы, но они только смеялись над этим, как они говорили, «малодушием черни».

Однажды, когда во время их отъезда из города колокола вновь громко зазвонили и резкий звон сопровождал их по всей равнине, по которой они скакали бок о бок, Филипп наклонился к своей спутнице и сказал со смехом: – Послушай только, моя дорогая, как они нас прогоняют!