Индия и греческий мир - Евгений Викторович Старшов

характерно, именно относительная терпимость философских школ Индии друг к другу дала им развиться и принять совершенный, обоснованный вид. Однако, как видно из приведенного списка, две трети из них зиждутся на авторитете индийского «Писания» – Вед; да и буддизм, в большей своей части, в итоге тоже фактически выродился в религию (махаяна, «Большая колесница»). Эта вот зависимость позволяет говорить не только об исключительной «спиритуалистичности» индийской философии, которую восхваляет С. Радхакришнан, утверждая, что именно это ее качество позволило Индии устоять перед многими историческими катаклизмами, но и все же усомниться в том, что она действительно «выросла» из пеленок предфилософии. Могут возразить, что, к примеру, тот же Платон широко пользовался мифом в своих философских построениях. Но он использовал миф как пример, как некую наглядность, для аналогии – не более того.

Упомянув Веды, следует сказать о них несколько слов. Они начали складываться в III тысячелетии до н. э. и окончательно сформировались в первой половине I тысячелетия до н. э. и по сути являют собой грандиозное творение индийской мифологии и религиозной философии. Древнейший пласт – сами Веды, представляющие собой самхиты – религиозные гимны. Их четыре группы. Ригведа содержит 1028 гимнов богам и занимает в современном издании три солидных тома. Самаведа («Веда мелодий, песнопений»), в основном дублирует «Ригведу», однако последовательность собранных в ней гимнов имеет ритуальный смысл. Смысл «Яджурведы» ясен из перевода ее названия – «Веда жертвенных формул, изречений» (она делится на Белую и Черную). «Атхарваведа» содержит порядка 700 формул различных заговоров. В связи с появившейся потребностью толковать Веды, возникают Брахманы (в нашем труде очень часто будет встречаться это многозначимое слово – Брахман; сейчас это – часть индийского Писания; также это и верховное божество со всеми метафизическими признаками Мирового Закона, Абсолюта и т. д.; это же – если пишется с маленькой буквы – просто жрец, член высшей варны); эти сочинения дают необходимый мифологический, ритуальный и иные комментарии к Ведам. Следующий пласт толкования, уже самих Брахманов – Араньяки («лесные книги»), за ними – наиболее известный, Упанишады («сидение возле наставника», VIII–II вв. до н. э.), которые, формально примыкая к той или иной веде, не просто толкуют и развивают их, так же как и Араньяки, и Брахманы, но главное – именно в них начинается философская разработка проблем бога, человека, природы. Все это объединяется одним термином – «шрути», т. е. «священные тексты». К ним примыкают «смрити» («запоминаемое») – разного рода трактаты мудрецов, носящие законодательный, ритуальный и иные характеры.

Разумеется, связь философии (скорее, даже предфилософии) с мифологией на ранних этапах несомненна. Мифологическое, религиозное и отчасти художественное мировоззрение, образуя вкупе социоантроморфический мировоззренческий комплекс, подготавливают появление собственно философского мировоззрения. От веры, уподобления, поклонения человек переходит к рационализированности, системности, мыслит понятиями и категориями. В древнегреческой религии находят много рудиментов, общих с индийской, начиная с верховного бога Дьяуса – от него – древнегреческий Зевс, «эволюционировавший» в греко-византийского Θεός‘а и латинского Deus‘а; как сообщает «Махабхарата» («Проступок восьми васу», I тысячелетие до н. э.), Дьяус был тот еще проказник, по просьбе своей «дивнобедрой жены» украл у отшельника волшебную корову, за что расплатился реинкарнацией в человека. Также можно вспомнить олицетворение ночного неба и правителя ночи Варуну – древнегреческого Урана (по-гречески «ουρανός» и означает «небо»), и, конечно же, таинственнейший образ Диониса – бога вина, вызывающего в человеке дремлющие в нем «титанические», природные, «слепые» силы, внезапно побеждающие «наносные» воспитание, благопристойность и т. п. (на основе осмысления древнего мифа Ф. Ницше и разработал свою знаменитую теорию «дионисийского человека»). Возможно, некоторые греки эпохи эллинизма недаром считали, вопреки традиционному фракийскому происхождению бога, что Дионис – то ли родом из Индии (воспитывался в Нисе), то ли завоеватель ее (описанию последнего события посвящена большая позднеантичная поэма Нонна Панополитанского (V в. н. э.) «Деяния Диониса»); по крайней мере, он очевидно связан с ней; при этом второе имя Диониса – Вакх – явно не греческого происхождения. Видный русский ученый В. Иванов, посвятивший несколько сочинений изучению дионисийского феномена, проводит прямые параллели древнегреческого культа Диониса с индийским культом Сомы (Хаомы) – бога луны и опьяняющего напитка. Обрисовывая культ Диониса, как движимый экстатическим и оргиастическим началом, находящим свою кульминацию в «мужеубийственной жертве», осуществляемой женщинами (сразу вспоминаются древнегреческие мифы о растерзанных вакханками Пенфее, Орфее и иных) и связующей два мира – этот и загробный, ученый пишет о Дионисе и Соме как источниках благотворной влаги, оживотворяющей и охмеляющей. Бог-Сома, жертвенно изливающийся божественный хмель, поит собой, своим животворящим питьем богов, людей и тени умерших; один из древнеиндийских гимнов гласит: «Мы пьем сому, мы становимся бессмертными, мы входим в царство света, мы узнаем богов». В «Ригведе» (IX, 112) есть такой гимн Соме:

Поистине расходятся помыслы и желания людей.

Плотник желает поломки, врачеватель – болезни,

брахман – выжимающего [сок сомы.]

Для Индры стекайте, о капли [сомы]!

С высохшими травами, с [мехами] из крыльев птиц,

С каменной [наковальней] кузнец каждодневно ожидает

обладателя золота.

Для Индры стекайте, о капли [сомы]!

Я – стихотворец, отец – врачеватель,

мать ловко вращает жернова.

К богатству идем мы разными путями,

словно [пастухи] за коровами.

Для Индры стекайте, о капли [сомы]!

Конь ищет легкую повозку, смеха – потешник,

Детородный орган ищет влагалище, воду – лягушка.

Для Индры стекайте, о капли [сомы]!

Кроме того, В. Иванов видит похожее отождествление жертвы и бога в древнеиндийском культе бога огня Агни; и Агни, и Сома относятся к древнейшему варианту индийско-арийского пантеона еще времен матриархата, позже Агни, став брахманистским богом, стал играть роль посредника между людьми и богами, т. к. жертвы сжигались. Интересна параллель между Прометеем, похитившим с Олимпа огонь для людей, и нисхождении Агни – его, оказывается, тоже похитили с неба, некто Махтришвана, и один из его вполне земных образов – это комета. Вероятно, для подчеркивания жертвенности Диониса следует напомнить читателям одну из античных версий мифа – якобы первого Диониса (также Загрея), младенца, сына Зевса (которого он породил, изнасиловав собственную дочь Кору-Персефону), по проискам ревнивой Геры разорвали и съели титаны (вариант этой легенды – см. в поэме Нонна, песнь VI). Зевс испепелил их молнией и, найдя сердце младенца, проглотил его и зачал второго Диониса – всем известного сына фивянки Семелы, таким образом, «возродив» убитого титанами сына. Однако сердце ребенка в момент казни съевших его титанов смешалось с их пеплом, оттого новый бог, «второй Дионис», и обладал не только божественной природой, но и полузвериной титанической, временами прорывавшейся наружу