Дарханна - Сергей Николаевич Билдуев

— В вашем окружении есть люди, на которых вы не хотите быть похожим? Кого вы, может быть, ненавидите или презираете?

Именно в тот момент Мунко вдруг отчетливо понял, что служба государева — не для него. Все эти проверки, тесты, анализы — не о нем. Он не годится для такой работы. Он слишком черств. Бесчеловечно черств.

— Простите, что потратил ваше время. Мне нужно написать какое-то заявление об отказе?

— Я спросила что-то слишком личное? Если не хотите, конечно, вы можете не отвечать на этот вопрос, — психолог даже растерялась от такой реакции.

— Отчего же? Я отвечу, если нужно. Такой человек есть — это моя мать.

***

14 июня 1942 года, у. Кырен, Тункинский аймаг

Аюша смотрел на свое отражение в лезвии ножа, на котором перламутровыми отблесками отражалось закатное солнце. Последнее закатное солнце на его родной земле…

Сегодня у Аюши день рождения, он получил повестку и завтра уже уезжает на фронт.

— Ты чего, милая?

Дулма закрыла лицо руками и тихонько зарыдала. Осенью они планировали пожениться. Ну как планировали — она планировала. Аюша сразу ей сказал, что пойдет защищать Родину от фашистов ради их же светлого будущего, а после войны сыграют свадьбу и начнут строить мирный быт. Дулма не верила до последнего, что будет объявлена мобилизация всех парней призывного возраста. Ну не могло это с ними случиться! И хотя ее отец заверил, что линия жизни у Аюши длинная и благополучная, она все равно сомневалась. Не придал Дулме оптимизма и тот факт, что отец изготовил для несостоявшегося зятя дорогой подарок — серебряный нож.

Ошор Бимбаевич, отец Дулмы, был потомственным дарханом. Семья Раднаевых во все времена жила в достатке, во многом благодаря общему труду, но в большей степени благосостояние все же зависело от главы семейства. Перебравшись в Кырен, Ошор Бимбаевич не оставил своего ремесла. Он изготавливал все, что только можно было пожелать, начиная с хозяйственного инвентаря, заканчивая изысканными женскими украшениями. На особом счету у него теперь производство ножей. Орудие, обеспечивающее пропитание в трудные времена, пользовалось сейчас особенным спросом. Дулма и забыла, что в мирное время отец ковал ножи по частным заказам. То были не ножи, а произведения искусства. Кричаще острые, начищенные до блеска первой весенней росы, украшенные сложным орнаментом и россыпью каменьев, они были заговорены на защиту. И, казалось, во всем мире знают, что приобрести такой нож у дархана Раднаева — значит обезопасить себя от любого несчастного случая. С началом войны с материалом стало совсем туго. Тяжело было достать даже обычную сталь, что уж говорить о серебре и каменьях. Поэтому почти все и забыли, что когда-то имели хоть и призрачную возможность обзавестись столь сильным оберегом. Похоронки приходили одна за другой. Женщины вдовели, дети и старики сиротели… Если и был ад на свете, то сердце его находилось на этой земле. Оттого подарок Ошора Бимбаевича Аюше разжег в душе Дулмы непреодолимый, всепоглощающий страх, что жених не вернется с фронта.

Она не верила в оберег. Она не верила духам отца.

— Я обещаю, ты слышишь? Я обещаю вернуться. Сделаю для этого невозможное. У нас родится сын, а потом еще один сын, и ещё, ещё… и на старость родим себе доченьку! Дулма, не плачь. Все так и будет. Подожди немного, нетерпеливая ты моя! Надо врагов победить. Ну годик, не больше, и мы снова будем вместе.

— А если тебя … — Дулма даже не смогла произнести это слово. Оно повисло в темном свежем лесу у берега сердитого Иркута, непроизнесенное, разлетелось на мелкие осколки и растворилось в прозрачном воздухе, ударившись об острый угол несокрушимого Шулун-убэгэна, огромного белого камня, у которого маленькой девочкой Дулма проиграла все детство.

— Смотри, радость моя, — Аюша снова вынул нож из ножен. — Видишь, твой отец сделал на рукоятке гравировку со своим клеймом, — Аюша показал на две витиеватые буквы в обрамлении матовых кораллов. — А здесь, на ножнах, мои инициалы — «А.Г.». Давай, я оставлю ножны у тебя. Как знак того, что ты меня ждешь. Нож и ножны — две части одного целого, как я и ты. И они обязательно воссоединятся, как мой род и род твоего отца. Я вернусь, и мой нож вернется на свое законное место.

Аюша уже не знал, как еще успокоить Дулму. Его предложение она приняла молча.

И лишь потом спросила:

— А если нет?..

Аюша обнял Дулму за плечи и привлек к себе.

— Посмотри туда, — указал пальцем в сторону юга, на небо, пушистым серым покрывалом окутывающее сизые хребты Хамар-Дабана. — Начнешь сомневаться, посмотри туда. Эти горы вечны, как вечна и моя любовь к тебе.

На следующий день возле райвоенкомата собралось много народу. Дулма смотрела на разношерстную толпу призывников, ища взглядом Аюшу. Никто из стоявших рядом родных и подумать не мог, что каждый третий из этих молодых, пышущих здоровьем ребят отдаст свою жизнь в борьбе с фашизмом. Каждый двенадцатый пропадёт без вести. Каждый двадцатый вернётся инвалидом.

***

Военный госпиталь г. Боровичи, 1943 год

— Лизавета! Лиза, где тебя носит?! Помоги, зарежется ведь!

Лиза подбежала к двум санитарам, с трудом удерживающим раненого солдата, которого трясло и выворачивало, словно он ехал на телеге по бездорожью. В руках солдат держал нож, и сильный тремор представлял реальную угрозу его только что спасенной жизни.

В недавнем бое, казалось, выживших нет. Но красноармейцы распознали слабое дыхание у смуглого казаха, застывшего в смертном бою с фашистом. Последний скончался моментально, от ножевого ранения в самое сердце. Черти, разве у них есть сердце! Тяжелая травма головы у казаха, вызванная осколочным ранением, привела к гипертонусу мышц кисти. Разжать пальцы парня и убрать нож у него из рук солдаты так и не смогли. Как есть, доставили в госпиталь, а в тепле его начало нещадно трясти.

Лиза осторожно приложила свою холодную ладонь ко лбу раненого, второй рукой пытаясь удержать его руки. Солдат резко выпрямился и застыл.

— Неужто помер! — запричитала Клара, юркая толстушка из Вознесеновки. В госпитале все пропитано смертью. Многие привыкли, она же каждый раз пугалась, как впервые. — Ты что, малой! Не смей, в таком аду один выжил, тебе теперь жить да жить!

Хватка раненого ослабла, и Лизе удалось забрать нож у него из рук. Красивый окровавленный клинок с национальными узорами… Лиза залюбовалась на мгновение, но вскоре явился доктор, раненого красноармейца начали готовить к операции.

Нургали Закирович Джумалиев, 1924 года рождения, сирота, рядовой Красной