Мой любимый сфинкс - Людмила Зарецкая

– А с Фридой Яковлевной вы как познакомились?

– Да так и познакомились. Оба уже немолодые. Оба одинокие. Вот и коротаем век вместе. – Левушка неловко повернулся, и его лицо исказила гримаса боли. – Принеси-ка мне перцовый пластырь, детка. Воспоминания на потом оставим. Мо́чи нет, как болит.

Историю женитьбы Горского на Фриде любопытной Злате рассказала уже бабушка. В пятьдесят третьем году Лев Моисеевич приехал в город и устроился работать в типографию. Сначала простым инженером, конечно. Но специалистом он был прекрасным и потихоньку начал подниматься по карьерной лестнице, после хрущевской оттепели дослужившись даже до поста директора. Впрочем, было это в шестьдесят первом году, а в пятьдесят пятом немолодой холостяк познакомился со своей будущей третьей женой.

Фрида Яковлевна Бехтер работала врачом на «Скорой помощи». Несмотря на оставшееся за плечами тридцатипятилетие, замужем никогда не была и жила вместе с мамой. Лев Моисеевич стал для нее «последним шансом». Она приобретала статус замужней женщины, он – надежную, верную жену, хранительницу домашнего очага, умело наладившую его холостяцкий быт. Думать о детях Фриде уже было поздновато, да и Левушка никаких детей категорически не хотел. Так и жили, коротая свой век. И даже сумели отметить рубиновую свадьбу, проведя бок о бок, пусть и без страсти, но с глубоким уважением, сорок с лишним лет.

Горский дожил до своего девяностопятилетнего юбилея и скончался во сне через неделю. Фрида Яковлевна пережила мужа на пятнадцать лет, тоже уйдя в мир иной в весьма почтенном возрасте. Незадолго до смерти она сказала Злате:

– Ты еще молодая, Златушка. Так что муж для тебя обязательно найдется. Я вон сколько в девках ходила, а сорок лет в счастливом браке прожила. И скажу я тебе, девочка моя: даже если за три дня до смерти замуж выйдешь, наживешься, во, – и характерным жестом провела рукой по горлу.

Ее правоту жизнь пока не подтвердила, но и не опровергла. Злата, которая уже перешагнула тридцатилетний рубеж, по-прежнему была одна. Правда, ее это обстоятельство совершенно не угнетало. Она знала, что обязательно будет счастлива. А когда именно, не имело значения.

Сегодняшнее утро пахло счастьем и было терпким на вкус. Гладкая зеркальная речка манила искупаться, и, быстро натянув купальник, а сверху – найденный в стенном шкафу огромный банный халат, Злата аккуратно притворила дверь номера (почему-то снаружи двери здесь не запирались на ключ) и, напевая под нос что-то веселое, сбежала по лестнице вниз.

Чувства, мысли, эмоции, воспоминания имеют запах.

Детство пахнет хвоей и мандаринами, ведь самое главное счастливое воспоминание этой поры – Новый год с обязательной елкой, сладкими подарками под ней и легким замиранием сердца: положен ли в этот подарок мандарин? Нынешним детям не понять.

Юность пахнет черемухой, сиренью и тем неповторимым ароматом белых ночей, который создан смесью свежей горечи клейких тополиных почек с чуть сладковатыми нотами березовых листьев. Запах первых свиданий и первых поцелуев.

Забота пахнет сушеными белыми грибами. Пузатый полотняный мешочек, специально сшитый, чтобы грибы не сырели и не плесневели, отстиран добела, накрахмален и выглажен. Грибы собирал папа, чистила и сушила мама, и каждый раз при открывании кухонного шкафчика чувствуется этот аромат, напоминающий о том, что есть место, где тебя любят, где о тебе заботятся, и так будет всегда, пока живы родители.

Запах тушеной капусты и клецок навевает воспоминания об узких улочках Праги, с их колоритной неповторимостью. Прага – город счастья для всех, кому довелось там побывать.

Смесь оливок, домашнего сыра, зеленой травы, горячего солнца и соленых морских брызг – это поездка в Средиземноморье, где можно бездумно шлепать по белому песку пляжа, купить на обед огромного лангуста или тарелку только что выловленных креветок, улыбнуться морю на закате, чтобы утром, войдя в его еще прохладную и абсолютно прозрачную зыбь, сказать тихонько, шепотом: «Здравствуй, море».

Сбивающая с ног смесь пожизненной ответственности, дикого страха, огромной любви и всепоглощающей нежности пахнет детской присыпкой.

Преданность – мокрой псиной, только что отряхнувшейся на вымытом полу от дождя или снега.

Беда пахнет валокордином, горе – адской смесью больничных ароматов, а еще церковным ладаном.

Острое мимолетное счастье ассоциируется с ароматом роз, томная нега – с хмельным запахом пива, выплеснутого на раскаленные камни в натопленной бане.

Запах брошенного в лужу карбамида, не до конца завернутого крана на газовой плите, запах гари или пыли, прибитой к земле первыми каплями грозы, вызывают у нас стойкие ассоциации с конкретными моментами нашей жизни. Счастливыми и грустными. Которые будут повторяться, пока мы живы. Ведь все это – запахи жизни.

Жить – это как бежать по музею. И только потом вы начинаете по-настоящему осознавать, что вы увидели, думать об этом, наводить справки в книгах и вспоминать – поскольку вы не можете принять это все и сразу.

Одри Хепберн

Аржанов проснулся от острого чувства тревоги. И мимолетно удивился: тревоге было взяться абсолютно неоткуда. Он давно уже исключил из своей жизни то, из-за чего можно было тревожиться. Лесозаготовительные предприятия, раскиданные по всей необъятной области и еще двум соседним, работали стабильно и как-то даже весело. Пять крупных лесопилок так же весело производили пиломатериалы, заготовки, шпалы и обапол, плюс технологическую щепу.

Вся эта продукция пользовалась неизменным спросом. А для использования щепы Аржанов недавно построил в двух районах котельные, которые работали именно на этом материале, экологически чистом и дающем большой выход теплоэнергии. В общем, щепа уходила вся, без остатка.

Его мясокомбинат производил натуральную колбасу, молокозавод – рассыпчатый творог и не порошковую сметану, молоко для них поставляли из взятых на поруки загнувшихся колхозов, которые, после того как за дело принялся Аржанов, стали вдруг современными процветающими сельхозпредприятиями, на которых все было организовано так же, как, скажем, в Швеции или Финляндии.

Три охотхозяйства, раскиданные по бескрайним просторам родины, тоже процветали. Плодился зверь, приезжали и уезжали довольные, а главное, благодарные охотники. И результатом их благодарности становились новые обширные связи на самом высоком уровне, вплоть до Администрации президента. Потому что и там ведь люди работают. И ничто человеческое им не чуждо.

Как-то внезапно повелось, а потом закрепилось, да так и осталось, что именно на базах Аржанова решались многие важные политические вопросы, совершались сделки, достигались договоренности и консенсусы. Две базы, конечно, были попроще. На них вершились судьбы в областном масштабе, пусть даже трех соседних областей. А вот «Медвежий угол» был базой элитной, не для всех. Попасть сюда для местной элиты считалось крайне престижным. Чем-то вроде входного билета в круг избранных.