Книга Аарона - Джим Шепард

В ТЕ ДНИ, КОГДА Я ОСТАВАЛСЯ ДОМА, а младший брат чувствовал себя неплохо, мама заставляла меня выводить его в парк, чтобы он немного подышал свежим воздухом. Он всегда очень радовался этим прогулкам. На заднем дворе с мусорными баками никогда не было ни солнца, ни вообще кого бы то ни было, кроме пробегавших изредка дворовых кошек. Лутек всегда находил нас, куда бы мы ни пошли. Он говорил, что присматривать за чахоточным – еще не конец света и что ему всегда можно найти полезное применение; так, однажды мы уговорили брата стащить банку варенья, а в другой раз заставили петь перед полицейским. В остальные дни мы занимались своим делом, а он просто таскался за нами хвостиком. Когда бы Лутек ни ловил на себе пустой взгляд брата, он интересовался: «Ну и как там погода в Вильнюсе?» – и этой шутки брат никогда не понимал.

По дороге домой я просил его не говорить матери о наших проделках, но по возвращении мама заявляла, что брат должен все рассказать, он рассказывал, и я оставался без ужина. Затем, когда он отправлялся спать, мама садилась в изножье моей кровати и мы смотрели друг на друга. Мы оба молчали до тех пор, пока она наконец не просила меня оставаться порядочным человеком, после чего целовала меня в щеку и желала спокойной ночи. И я лежал в темноте, уставившись в потолок, и думал, что ничего не обещал ей взамен того, что давала мне она, и почти никогда ничего для нее не делал. Затем я начинал планировать, чем завтра займусь с Лутеком.

НА МОЙ ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ мама устроила праздничную вечеринку. На следующий день после праздника сестра Лутека спросила, как все прошло, на что он ответил, будто тут и говорить не о чем. У нас был торт с изюмом, а в качестве гостей присутствовали мой младший брат и Лутек. Младший брат подарил мне альбом со своими рисунками, а мама пошила мне кожаный портфель.

Зимой брат пошел на поправку, пока ему вдруг не стало хуже и его пришлось положить в больницу. Перед тем как он заболел, мама подхватила воспаление легких и целую неделю не вставала с постели, а он проводил все время, уставившись на нее, сидя на краешке ее одеяла. Когда мама просыпалась, она просила меня принести ему свитер, и я спрашивал, не холодно ли ему, но он отвечал, что нет. Он тоже начал кашлять, и она наконец поднялась с постели и закутала ему горло теплым шарфом. Потом, когда она сказала, что чувствует себя значительно лучше, он так обрадовался, что выбежал во двор и скакал под дождем, пока не вернулся весь мокрый и продрогший.

Какое-то время она пыталась вылечить его дома. Она читала ему по вечерам, и он всегда выбирал книгу под названием «Юр» о двух братьях, один из которых был болезненным и постоянно нуждался в присмотре, а второй казался воплощением здоровья, и именно он умирал в конце. Младшему брату всегда особенно нравилась концовка, когда болезненный брат стоит над могилой здоровяка и говорит о том, как ему будет его не хватать.

В конце концов выяснилось, что у брата тоже воспаление легких и ему нужно ложиться в больницу. Его пришлось везти через город на «скорой помощи».

Мама и я, когда могли, сидели с ним. Старшие братья и отец приехали в больницу все вместе один раз. Они привезли большую жестянку со сладостями, которую тут же открыли и начали пробовать.

Брат терпеть не мог оставаться в больнице один и верещал, когда мы уходили. Мама всегда плакала по дороге домой. После трех дней в больнице у брата началась такая сильная лихорадка, что он перестал нас узнавать. Медсестры приносили холодные компрессы, но он так горел, что компрессы тут же нагревались. Они давали ему смоченный в молоке хлеб, и мы помогали открывать ему рот и кормили его этим хлебом.

В тот день, когда он умер, я похвалил его за то, что он ведет себя как взрослый мальчик и держится молодцом. Мама принесла его домой, и он сказал, что хотел бы когда-нибудь купить мне с витрины портного ту миниатюрную форму уланского полка, которую я любил больше всего. Мама ушла в аптеку, и он спрашивал, когда она вернется. Он говорил, что она беспрерывно повторяет, что он выглядит намного лучше, но теперь ее слова звучат все менее убедительно. Брат так тяжело дышал, как будто кто-то сидел у него на груди, и даже те немногие слова давались с большим трудом.

По возвращении мама обнаружила, что он выбрался из кровати, стоит на стуле в ночной рубашке и смотрит в окно на улицу. Она принялась греть ему ноги, положила обратно в постель и сказала, что если он посмотрит на улицу, когда проснется, то все его сны разлетятся. Она отправила меня на кухню и попросила нагреть чайник, если такое задание не кажется мне слишком сложным. Пока я набирал в чайник воды, наблюдал за ними. Она взяла его ладони в свои и попросила посмотреть ей в глаза. Она сказала, что сейчас расскажет ему одну историю, эта история будет очень длинной, и он должен постараться не заснуть, пока слушает. Казалось, он немного пришел в себя и улыбнулся ей в ответ. История была о бедном еврее и султане. Поведав об одном из решений султана, она заметила: «Ну разве не замечательно?» – и когда она это произносила, он умер.

ОНА ДВЕ НЕДЕЛИ НЕ ВСТАВАЛА С ПОСТЕЛИ. Я как мог управлялся по дому. Отец и братья обедали в тавернах. Я сам готовил себе еду. Лутек держался на расстоянии. Когда заходило солнце, мама начинала говорить со мной в темноте. Она не разрешала мне включать свет до прихода отца и братьев. Когда братья ложились спать, отец садился с водкой за кухонный стол и беззвучно плакал.

Мама сказала, что все мне прощает. Она говорила, что каждый из нас мог сделать для младшего брата намного больше. Она говорила, что все еще помнит – когда она была совсем маленькой девочкой, учитель сказал ей: «Я знаю наверняка, что ты сделаешь в своей жизни нечто стоящее». Она говорила, что учитель так говорил своим любимым ученикам: «Представьте, что вы сидите в повозке. Посмотрим, как далеко заведет вас дорога». Она говорила, что учитель подарил ей книгу с дарственной надписью «за прилежное поведение и многочисленные таланты».

Она говорила, что утратила всякое желание работать, но, возможно, со временем оно вернется. Она говорила, что ее чувства как монета в сейфе и что, видимо, ключ сейчас у меня у одного. Она говорила, что знает о том, что отец тратит остатки их сбережений. И добавляла: пускай подавится. Может, тогда он оставит ее в покое.

Она говорила, что в десять лет ей пришлось присматривать за новорожденной сестрой, которая плакала, когда писалась, плакала, когда хотела есть, и плакала, когда у нее возникали проблемы с пеленками. Мама говорила, что бегала по всему дому с сестрой на руках и не знала, чего хочет от нее этот ребенок. Она говорила, что мечтала о том дне, когда вернется мать, заберет сестру и все будут счастливы и довольны тем, как она со всем справилась.

Когда потеплело, мама снова начала готовить и понемногу прибираться. Она стала выходить на улицу. Мой десятый день рождения прошел незаметно, без всяких тортов с изюмом. Однажды утром, когда я поблагодарил ее за завтрак, она сказала, что чем старше становится, тем больше напоминает младенца. Я спросил, чувствует ли она себя лучше и не хочет ли погулять в парке, когда я вернусь домой из школы, и она ответила, что хочет. Она сказала, что иногда чувствует себя так, будто у нее все отняли, и она лишь желает хоть что-нибудь вернуть назад.