HOHMO SAPIENS. Записки пьющего провинциала - Владимир Глейзер

По поводу своей непорочности я несколько лицемерю. Кроме миллионера я хотел стать еще и артистом и посещал кружок «Театр теней» под руководством большого и толстого пионервожатого Виталия Семеновича Г. К трем членам труппы — Сане Курене, Севе Соловьеву и мне — пионервожатый питал еще не известные юным теневикам чувства. На дополнительные занятия по передвижению плоских картонных кукол-марионеток он по одному приглашал нас к себе домой. Почему-то предлагал снять в связи с натопленностью помещения лыжные штаны и, нежно поглаживая белую детскую ляжку между чулками на резинках и попой, норовил засунуть в район последней тыльным концом авторучку. По этой щекотливой причине я из кружка вышел, но на суд попал. Свидетелем. Как и Сева. А Саня — «потерпевшим», причем я по молодости лет считал, что он не так уж и сильно потерпел, когда Виталий Семенович эту авторучку смог все-таки ему засунуть по месту назначения. Кроме отключения от пионеров получил пионервожатый год общего режима условно за «попытку вступления в гомосексуализм» (из приговора). Так что, читая через несколько лет только что переизданный роман «Двенадцать стульев», я гордился тем, что не одна лишь подружка людоедки Эллочки Фима Собак знает это редкое слово.

Сдал любознательного вожатого терпеливый Саня Куреня. Он поведал о теневой стороне театра теней маме, мама — папе, а папа, капитан КГБ, за вмешательство в органы ему родных и близких отправил вожатого под суд. Я учился в самой лучшей городской школе № 19, и достойных детей доблестных чекистов среди однокашек было пруд пруди. Второй дружок мой — Сережа Капульник — был сыном майора этого рода войск и исключительно изобретательным хулиганом. Например, разоблачая вместе с папашей фаллические ритуалы православной Пасхи, он с помощью очевидного иудея, то есть меня, выкрасил нежные яички младшего по званию христианского младенца Курени синими чернилами из пипеточной авторучки прямо на глазах свято верующих в дело родной Коммунистической партии пятиклассников. Нам с добрым католиком Капульником ничего за это не было, так как с интересом наблюдавший обряд третий друг Витя Соколов был единственным отпрыском самого главного начальника саратовской Конторы Глубокого Бурения — генерал-майора.

Потому межконфессиональный конфликт решался не в кабинете директора школы Полкана, а в тиши кагэбэшной планерки. И хотя о подробностях службы отцов-бойцов невидимого фронта ни мне, ни более близким родственникам ничего не было известно, особого страха перед органами я не испытывал с детства.

Итак, тайный союз пионера и инженера был заключен, и совместный бизнес в течение полутора лет набрал бешеные обороты. Уголовный кодекс зажмурился: в описанных действах не пахло деньгами, а значит, отсутствовали умысел и корысть — два источника и две составные части любого преступления. Дядя Юра любил свободу и уважал закон.

Спал теперь дядя Юра только на работе, но военные самолеты как ни в чем не бывало безаварийно бороздили мирное небо, не страдая от полуночных махинаций разведгруппы филателистов. Прибегая из школы зачастую задолго до окончания уроков, я доставал из своего почтового ящика кучу толстых писем-пакетов, раскидывал товар предварительно на полу и ждал прихода с секретной работы компаньона. И так каждый день. Не зная еще цены приобретенного, я уже сам почти стал миллионером — марок у меня самого скопились тысячи. За одну советскую присылали до пятидесяти штук. Хранились они в пяти фанерных посылочных ящиках, на четырех из которых была наклеена самодельная этикетка «МАРКИ СТРАНЫ ГОНДЕЛУПЫ».

К засекреченным сослуживцам родителей моих школьных друзей меня вместе с отцом вызвали повесткой в самый разгар оголтелого филателизма. С любопытством готовясь к свиданию, я дефицитной мазью асидол начистил до золотого сияния латунную пряжку почти солдатского ремня суконной школьной гимнастерки, повязал красный пионерский галстук в чернильных пятнах, напялил фуражку с обрезанным по блатной моде козырьком, получил на всякий случай подзатыльник от психа-папаши и появился в его сопровождении в знаменитом Сером доме в указанном кабинете перед светлыми очами следователя-особиста.

Допрос начался с несложных формальных вопросов, на которые я отвечал, как на уроке, спокойно и четко, а псих-папаша — с большим волнением. Перешли к сути.

— Марки собираешь?

— Да.

— Откуда берешь?

— Меняюсь.

— С кем?

— С ребятами и по почте.

— Кто такой Лотар Пук?

— Филателист из Дрездена.

— Как познакомились?

— В журнале «Молодежь мира» адрес есть.

— Кто такой М. Дж. К. Аннаран?

— Филателист с Цейлона.

— Как познакомились?

— Так же.

— Ну, теперь скажи, пацан, а кто такой Тапан Кумар Рой?

— Филателист из Калькутты, познакомились так же.

— Ты ему деньги советские в конверте посылал?

— Ага, одну, две, три и пять копеек.

— Зачем?

— Он просил, я послал.

— А ты знаешь, что это запрещено и твой Рой — шпион?

— Нет, не знаю.

— Гражданин Глейзер, — это к папаше, — ваш недоросль попал в грязную историю. На него вышел в целях дальнейшей вербовки давно известный органам резидент английской разведки в недавно освободившейся от гнета британского империализма Индии. Всякое общение с ним преследуется по закону. Требую принять соответствующие меры к вашему балбесу. На первый раз — в виде ремня. Процесс исправления нами будет тщательно контролироваться. Все пока свободны. Подпишитесь здесь и здесь о неразглашении.

Мокрый от холодного пота папаня еле дотерпел до дома, чтобы предпринять предписанные меры. Лупил не больно, а больше для отдохновения своей полумертвой от страха души. Переписку с врагами Родины настрого запретил, уверив, что процесс будет контролироваться и им лично тоже.

К вечеру, потирая инквизированную задницу (пригодилась пряжка золотая!), я пришел к подельнику и, впервые нарушив подписку о неразглашении, все подробно ему рассказал. Юридическое лицо засекреченного комбайнера-самолетостроителя помрачнело до неузнаваемости.

— Обо мне не спрашивали? — нарочито равнодушно поинтересовался гражданин Томас.

— Нет, чекист не спрашивал, я не говорил, а отец не в курсе, — с обидой сказал я, чувствуя, что теряю друга.

— Ну, ладно. Заканчиваем. Это тебя почтальонша кособокая сдала, видать, надоело каждый день письма мешками таскать. А может, и вправду — дурацкие монетки в конверте? На тебе тридцать рублей, купи кляссеры и систематизируй марки по темам. Гонделупские отдай бедным детям. Это говно. «Советы» старые и «белогвардейщину» береги, это деньги и сейчас, а тем более потом. Сосредоточься, к примеру, на «Политических деятелях мира» — тебе в ящиках хватит. Жди, я позову, когда надо. Спасибо тебе, Вовка, за компанию. Ты — молодец!

Больше я дядю Юру не видел — ни дома, ни во дворе, ни по тюрьмам, ни по каторгам. Нигде. А вот с «политическими деятелями» и «резидентом Роем» вовсе наоборот.