Уловка - Сандра Браун

— И что? — нетерпеливо протянул Лес.

— О… да… ммм… это будет непросто, Лес. Он упертый, как мул. Невозможно разговаривать. Упрямый, грубый, бестактный.

— Звучит так, будто он и впрямь милашка. — Лес засмеялся.

— Он был отвратителен. — Она бездумно стала трепать тесемку на черно-красном покрывале, которым была застелена кровать. — Я вообще больше не уверена, что нам стоит продолжать, Лес. Может, лучше закончить с этим? Что, если старый генерал и правда слишком болен? Информация о его здоровье может быть неточной. Возможно, он не в состоянии выдержать серию длительных интервью. Вполне вероятно, он не может даже говорить. Что скажешь, если я сдамся и просто вернусь домой?

— Энди, детка, что там с тобой происходит? Твой мозг совсем спекся на техасском солнце?

Энди могла до мелочей представить его в этот момент. Вот он опускает с письменного стола обутые в мягкие пушистые тапочки ноги и придвигает кресло ближе, упираясь локтями в замусоренную поверхность своего рабочего места — самая «серьезная» поза. Очки в роговой оправе либо подняты наверх, венчая растрепанные рыжие волосы, либо он снял их и положил среди переполненных пепельниц, конфетных фантиков и служебных записок недельной давности. Если бы она сейчас была там, а не в тысяче миль от него, она стала бы жертвой пронизывающего взгляда его голубых глаз. Даже через трубку она ощущала, как они буравят ее насквозь.

— Ты ведь не дашь какому-то бугаю с дурным характером встать на твоем пути, м? Детка, ты ведь проходила через вещи похуже, много хуже. Помнишь те протесты с громилами из профсоюзов? Они угрожали нашему фотографу дубинками, а через десять минут готовы были с рук у тебя есть. Конечно, они все хотели тебя. Ты ведь у нас такая горячая, какой мужчина с…

— Лес, — устало сказала она, — прошу тебя.

— Прошу тебя что? Мне бы хотелось, чтобы ты сказала: «Пожалуйста, Лес, в любое время».

Энди, Лес Трэппер и Роберт Малоун начинали карьеру вместе в небольшой телекомпании. Лес продюсировал новости, Роберт был репортером, Энди вела вечерние выпуски вместе с близоруким болваном, который работал в компании с момента ее появления и которого именно по этой причине у начальства не хватало духа уволить.

Даже после их с Робертом женитьбы дружба между ними тремя никак не пострадала. Когда ее мужа наняла корреспондентом крупная телесеть, большую часть времени он стал проводить вне дома. Лес скрашивал ей долгие часы одиночества, но всегда только в качестве друга. Она живо помнила ту ночь, когда Лес неожиданно нагрянул к ней и сообщил, что Роберт погиб в Гватемале, где делал репортаж о землетрясении. Лес укрывал ее от мира много недель, взяв на себя все те мрачные обязательства, с которыми тогда она была не в силах справиться. Месяцы после смерти Роберта он был ей щитом, оберегавшим от общения с внешним миром. Ему удавалась роль защитника. С тех пор они оставались хорошими друзьями и стали вместе работать на «Телекс». Она слишком хорошо знала его, чтобы принимать какие-то скабрезности всерьез. У Леса всегда, абсолютно всегда, была женщина или даже женщины — в множественном числе.

Его единственной настоящей любовью всегда была, есть и будет работа. Он был амбициозен сверх меры и готов на все, чтобы заполучить сюжет. Лес был резок, и ему — чаще, чем Энди хотелось бы это признавать, — не хватало такта. Он много сквернословил, а его настроение было непредсказуемым. Однако, несмотря ни на что, он был ее другом и ее начальником — а потому хорошо бы ей что-нибудь придумать, и поскорее.

— Что, если я уговорю Лайона Рэтлифа дать мне интервью? Он будет…

— Унылым дерьмом. Ни черта нам не скажет. Да и кому он, к дьяволу, нужен? Нам нужен старик, Энди. И нужен он нам сейчас, пока не отбросил копыта. Ты ведь все еще хочешь работать на Си-эн-эн, а?

— Конечно. Больше всего на свете.

— Так прекрати деликатничать. Энди, детка, ты в состоянии надрать задницу всем большим — мальчикам и девочкам, там, на Си-эн-эн, — в голосе его проступила почти отеческая гордость. — У тебя есть талант. Ты одна из лучших репортеров в стране: ты заставила серийного убийцу плакать прямо на камеру. Я видел это, причем на мне в этот момент не было очков. Ты молодая, красивая и сексуальная до неприличия — с этими твоими, черт их дери, золотистыми глазами и аппетитной фигурой. Заставь все это работать. Соблазни этого ковбоя и …

— Лес!

— О да, я чуть не забыл. Я же говорю с самой фригидной женщиной, когда-либо рожденной на земле, чтобы приводить мужчин в отчаяние. Слушай, Энди, ты для кого себя хранишь? Я, черт побери, убежден, что не для меня — и не потому, что я недостаточно старался. С тех пор как Роберта не стало, ты себя ведешь как девственница-весталка. Бога ради, три года прошло, ослабь узду. Давай, взмахни своими длинными ресницами и заполучи этого пастуха, пусть станет воском в твоих руках.

Она чуть не засмеялась от абсурдности идеи о том, что Лайон Рэтлиф может быть воском в чьих бы то ни было руках. Вместо этого она обреченно вздохнула. В какой-то мере Лес был прав: никакой жизни, кроме профессиональной, у нее не было. Возможно, причиной тому было то, что Роберт погиб, выполняя свою работу. Возможно, то, что ее отец был выдающимся журналистом. Энди Малоун чувствовала себя практически обязанной преуспеть в своем ремесле.

Работа на «Телекс» не была работой ее мечты, хотя национальное вещание и делало передачу заметной. Она страстно хотела на Си-эн-эн. Чтобы заполучить такую работу, она должна была снять сенсацию. Интервью с генералом Майклом Рэтлифом гарантированно привлечет внимание руководства телекомпании.

— Ладно, Лес. Мне не нравятся твои средства, но я преследую те же цели. Я рискну еще раз.

— Узнаю мою девочку. Что, если попробовать подобраться ближе с этим озеленением? Может, сумеешь пробраться туда под видом какого-нибудь гипофиза?

— Это железа, идиот, а не кустарник. Тогда уж скорее под видом питтоспорума — это вечнозеленый куст.

— Черт, не разбираюсь ни в том ни в другом. Но все могу использовать по назначению, если понимаешь, о чем я.

— Пока, Лес.

— Пока, люблю тебя.

— И я тебя люблю.

Остаток дня она провела, валяясь на шезлонге рядом с бассейном у мотеля, решив, что заслужила небольшой отпуск. Энди чувствовала себя разбитой, хотя никаких видимых травм у нее, конечно, не было, а ее стройное тело в бикини вызвало восхищенный свист подростков, проезжавших мимо на пикапе. Их флирт был безобидным, чего не скажешь о Лайоне Рэтлифе.

Прошли часы с того момента, как она попала под прицел его взгляда, но ее тело отвечало на одно только воспоминание с такой силой, какой она давно не чувствовала. Ее груди трепетали от желания, которое, ей казалось, давно исчезло; соски затвердели и выступали под тканью бикини. Это была тяжесть, будто гигантское сердце поместили ей куда-то в низ живота. Оно пульсировало с равными интервалами, наполняя ее жизнью и напоминая, что она не умерла в том землетрясении вместе с мужем.