Синдром мотылька - Ольга Литаврина

Эх, вот им бы на мое место!

Дело оказалось в том, Венич, что с двадцати одного года (а когда мы поженились, Альке исполнилось двадцать шесть!) в ее медицинской карте появилась запись, сделанная сначала психоневрологом поликлиники. Потом – районным психиатром. А потом – Альку поставили на учет в психоневрологическом диспансере и основательно пролечили в клинике, где я впоследствии навестил ее вместе с тещей вскоре после родов…

Диагноза жены я так никогда и не узнал. Почему-то вопросы о нем с моей стороны казались ее врачам неслыханной дерзостью, и меня всегда заранее подозревали в желании «оставить больную женщину с ребенком на руках». Хотя – вначале просто «больную», без ребенка… У меня же, с тех пор как я в первый раз увидел ее в клинике, деревянно идущей мимо меня по обшарпанному коридору, остался цепкий страх за нее. Страх лишний раз ее задеть, испугать, обидеть, наконец. Страх, что она выйдет из себя, «запсихует», как говорила моя мать, и что это непременно отразится на ребенке. Впоследствии прибавился страх за дочь – вдруг она унаследует это душевное заболевание? И страх этот потихоньку, исподволь менял наши отношения. В семье я лишился самого главного – опоры и поддержки, «надежного тыла» – опять же по выражению матери. Я ни с кем не мог посоветоваться в трудную минуту, не мог побыть просто растерянным и слабым, не мог отдохнуть в безопасности и «отпустить лицо» – как думал я иногда, глядя в зеркало. Я, как Штирлиц в тылу врага, привыкал к своей непроницаемой личине. Я должен был во всякую минуту выглядеть бодро, подтянуто, излучать оптимизм и энергию. Особенно тогда, когда сил у меня не оставалось вовсе, а будущее представлялось унылым и безысходным. Нет, ни в коем случае не расслабляться! А вдруг они узнают?

Правда, вначале я притерпелся ко всему довольно быстро. По натуре я оптимист, мог тогда даже похвастаться изрядным запасом сил. И сама ситуация в семье, где я, само собой, оказался не только защитником, но и хранителем очага, утешением, опорой, меня почти не напрягала. Казалось, так даже легче: они-то от меня – никуда, без меня погибнут, а сам я в случае чего… как-нибудь да проживу! Так что поводов для оптимизма в своей семейной жизни я находил вполне достаточно. А для жены наш брак и впрямь оказался настоящим спасением. Теперь у нее все стало, как у всех: хороший муж, хороший ребенок, заботливые родители и работа буквально тут же, рядом с домом. (Жена работала библиотекарем в моей школе.) А родительская квартира находилась в получасе езды. (Адрес тещи, если интересует, – улица Новаторов, д. 5.)

Поначалу, честно говоря, теща боялась, что обилие женщин в школьном коллективе может сбить меня с пути праведного. Но сама Алька, прекрасно понимая, сколь редкую людскую породу мы с ней невольно представляли, на этот счет пока особо не заморачивалась. И в нашей семейке царили мир, дружба и согласие. Дочурку мы без всяких сомнений заранее определили после детского сада в ту же самую «нашу» школу.

Так что царский подарок руководства образованием таил для нас троих неожиданные подводные камни…

Однако тем вечером, летя на крыльях домой с торжественного официозного заседания, я думать о дальнейшем не мог. Не мог и сомневаться в том, что все будет хорошо. Ведь впереди такие перспективы, такие возможности! Подумаешь, буду вставать немного раньше, а приходить домой немного позже!

Поэтому расстроенное лицо жены, которой я с порога выпалил все необычайные новости этого памятного дня, стало для меня ушатом ледяной воды на голову. Мне еще раз стало ясно, как по-разному мы воспринимаем друг друга. Вообще, наша жизнь никогда не упиралась в деньги – единственное, в чем мы с Алькой сходились. Важным оказалось не возможное увеличение доходов, а – для меня – распространение моего метода, слияние и сращивание его с «процессом обучения», то есть со всей жизнью детей. Для нее же важным оказалось – невозможность отныне всегда иметь меня под рукой, как удобную жилетку для жалоб и слез, как укрытие от горестей повседневной жизни для нее и малышки.

Мы снова оказались в разных мирах. Тогда, в моем безоблачном настроении, я словно воочию увидел это: откуда-то сверху, из мира будущего, я протягивал руки ей, а она, моя Алька, цеплялась за них и тащила меня вниз, назад, под бок к себе и дочуре…

Никаких споров у нас давно уже не возникало. Для начала я обещал Альке подумать и не спешить с согласием. Но ощущение ее как нелегкого груза на плечах меня в тот вечер не оставляло. И я машинально, особо не задумываясь, разложил для себя отдельный диван в гостиной.

В ту ночь мне снова приснился Майкл Джексон.

И я сам был им.

…День завершился теплым спокойным вечером. Меня везли домой в навороченной длинной белой машине с совершенным, тихим и мощным мотором. Мое любимое, самое безопасное место – позади водителя – по желанию отгораживалось от него легкой непрозрачной шторкой. Укрыт я был и от толпы, к моему возвращению скопившейся по обе стороны улицы, – тонированные бронированные стекла сделали ее неслышной и невидимой.

В последнее время мне понравилось уходить от толпы – моей поклонницы, кормилицы и обожательницы. Сегодня же я и в одиночестве ощущал ее горячее дыхание, ее бурлящую массу – и упивался ее восторгом, ее неистовым поклонением, ревом тысяч ртов и крылатыми взмахами тысяч приветственных рук. Если бы не эскорт и полицейское оцепление, меня могли бы распылить на частицы, как новоявленного Мессию.

Теперь мне даже не обязательно было петь – я сделался богом в каждом своем проявлении, в каждом жесте, весь – от макушки до пят. Я ехал один в белой машине с черными стеклами по улицам цветущего городка южного штата – Майами? – после месячной отлучки, и безумная толпа готовилась снять колеса с моего авто и нести нас на руках всю дорогу до моей мраморной виллы. И только присутствие полицейских сдерживало страсти…

Сегодня я сам разделял восторг толпы. В моем сердце, как и в тысячах ее сердец, звучала Радость – радость Свершения, подобная радости Господа, Творца всего сущего. Самого себя я чувствовал Творцом, и Покорителем, и Хозяином жизни, ибо все нелегкие ступени к вершине я прошел своим талантом и гением своего призвания!

Но в этот вечер я не спешил показаться людям, что еще не ведали о главной моей Победе!

Казалось, давным-давно на глазах у них, у зрителей, я вознесся на музыкальный Олимп, и мои песни завладели миром! Но сегодня я хотел отметить свершение, недоступное ни одному, даже самому гениальному, исполнителю! Я победил нашу общую Прародительницу, Природу! Подобно Господу, я сам сотворил себя вновь месяц назад в элитной закрытой клинике – и вернулся оттуда триумфатором! Я, урожденный афроамериканец, стал в одночасье белым человеком, хозяином жизни в этой белой стране!

Я больше не был сыном своего отца и братом своих цветных сестер! Моя кожа стала белее белого, я, как Афродита, родился сам собой из морской пены!

Кто еще в мире мог сказать о себе такое? Какие силы смогут отныне охранить меня от толпы, готовой разнести по кусочкам нового Мессию нового времени?