Фотограф - Татьяна Тиховская

Методы завоевания известны: обман, насилие, уничтожение непокорных. И просвещенная культурная Франция отнюдь не возражает! Напротив, известны высказывания очень знаменитых интеллектуалов, оставивших след в истории, о том, что с варварами можно и должно говорить только на языке силы.

Обещая жителям защиту, сохранение органов власти, религии, обычаев, гарантируя неприкосновенность их жен, собственности, обманом принуждая подписать непонятные туземным царькам договоры, французы за бесценок скупают у местных вождей землю – и тут же забывают о своих обещаниях. Сохранились свидетельства очевидцев массовых расстрелов сдавшихся на милость победителей коренных жителей. О нет, это не чудом выжившие раненые! Раненых не было по той простой причине, что в живых не оставляли никого.

А свидетельства черпаются от военных – тех немногих солдат, которых приводили в ужас массовые расстрелы. Некоторым из них до конца дней будут сниться застывшие глаза зверски замученных и невинно убитых.

После установления более или менее мирных отношений с местным населением, наступало время наводить собственные порядки. Местные жители с изумлением узнавали, что земля, которая кормила еще дедов-прадедов, вдруг становилась чужой собственностью; что выращенный ею урожай принадлежит пришельцам, а для собственного выживания необходимо целый день гнуть спину за мизерное вознаграждение. И это уже после отмены рабства. А до того новоявленные плантаторы пользовались трудом работников вообще даром, имея право совершенно законно засечь раба до смерти.

Если завоевание, скажем, аборигенов Океании или племен Экваториальной Африки можно хоть как-то прикрыть фиговым листом стремления нести варварам свет христианской веры во благо цивилизации, то о порабощении Алжира сами французы до сих пор стараются помалкивать. Как девушка о перенесенной вульгарной болезни.

Алжир был достаточно развитой страной с приличной для того времени торговлей и сельским хозяйством. Но 1830 год стал черной вехой в его истории.

Французские войска, дождавшись прихода эскадры, расположились на расстоянии пушечного выстрела от Касбы [6]. Несколько удачных выстрелов – и осажденные, поняв всю безнадежность своего сопротивления, сами подорвали пороховой склад. Сквозь бреши в стенах крепости ринулись французские солдаты. Касба пала. Пару дней – и французское войско вошло в столицу державы, три века державшей в повиновении побережье Средиземного моря.

Но город, даже главный город – это еще не весь Алжир. И его поражение совсем не означало покорение всей страны. Сразу за воротами столицы начиналась территория пока еще не покоренных племен. Для обращения их в свою веру началось безжалостное уничтожение коренного населения – всех, без разбора. Как вам нравится практика выдавать поощрение служащим колониальных французских войск по количеству отрезанных у алжирцев ушей или конечностей?! Завоеватели, с одобрения командования, оставляли за собой горы трупов невинных людей и тлеющую ненависть в сердцах немногих выживших. Офицеры не стеснялись признаваться, что, перебив местных мужчин, женщин грузят на корабли как стадо баранов и увозят на Полинезийские острова.

Даже при таких жестоких методах борьбы от завоевания столицы до порабощения всей страны потребовалось два десятка лет. Шутка ли! Каждый город, каждый поселок завоевывается буквально пядь за пядью. Особенно ожесточенно сражались кабильские племена, населявшие горные области. Независимость они ценили куда выше собственной жизни, и потому ненависть к навязываемому иностранному господству утраивала их силы. Но силы были неравные. «Выкуривайте, выкуривайте их как лис!» – натравливал на горных жителей своих офицеров командующий французской армии. Мужчины, женщины, дети задыхались в пещерах, но не сдавались.

Захватчики таки победили. И вот результат завоевания Алжира: колоссальное количество жертв с обеих сторон, почти полная потеря грамотности алжирцами, дотла разрушенная экономика, и – трепещи, Франция! – зреющая ответная жестокость.

Очень быстро французы привыкли считать Алжир своей вотчиной. В благодатную страну, расположенную на другом берегу теплого Средиземного моря, переселенцы из метрополии хлынули лавиной. Некоторые – те, кому Оранж [7]не был достаточно теплым, – коротали здесь слякотную зиму. А иные намеревались обосноваться тут навсегда. Для сотен тысяч французов все три департамента Алжира стали частью Франции, такие же привычные, как, скажем, Шампань или Прованс. Не случайно же в то время бытовала фраза: «Как Сена пересекает Париж, так Средиземное море пересекает Францию». Под этим лозунгом франкалжирцы жили до тех пор, пока им не пришлось бросить все и уехать. Вот так-то!

Но пока местные жители стараются не ссориться с приезжими французами. Власти всячески поощряют въезд в Алжир коренных французов. В городах активно ведется политика «офранцуживания». Несколько десятилетий французы даже пытаются проводить политику ассимиляции – правда, весьма непоследовательно и противоречиво. Такая двойственность вызвана нежеланием уступать кровью завоеванный венец поработителей – с одной стороны, и банальным отсутствием мужчин репродуктивного возраста – с другой.

В пылу многочисленных революций французы забыли о банальной истине: после окончания военных действий кто-то должен и хлеб сеять, и потомство воспроизводить.

Французские революции уж никак нельзя назвать бескровными! А тут еще и войны. Прибавим сюда умерших за эти годы от лишений и болезней. Вот и получаем: к концу эпохи Наполеона взрослых мужчин во Франции практически не осталось.

Тут можно бы заметить: нет худа без добра. В то время, когда другие страны лихорадило от безработицы, во Франции рабочих рук даже не хватало.

Но есть и другая сторона медали. В войнах гибли молоденькие юноши – как раз те, которые через пару-тройку лет предоставили бы стране – рабочие руки, а француженкам – свою любовь со всеми вытекающими. Но, увы! Из-за гибели молодых мужчин Франция уже с конца ХIХ столетия переживает демографический упадок: численность населения Франции не менялась на протяжении шести десятков лет.

Не хочется прослыть циником, но, возможно, помимо гибели большинства мужчин, была еще одна причина снижения рождаемости: нежелание заводить потомство. Не случайно же французам приписывают шуточный афоризм: «Детей не люблю, но сам процесс!..».

Понятно, что при таком положении дел удержать колонии, коренные обитатели которых отнюдь не испытывали проблем с рождаемостью, было затруднительно. Поэтому правительство Франции решило искусственно увеличить численность французов, позволив к таковым причислять, при незначительных ограничениях, детей иммигрантов.

Это, конечно же, была полумера! Хотя законодательно французы иностранного происхождения и становились полноправными гражданами, на деле они были самой уязвимой группой французского общества. Удостоверения личности оказывалось недостаточно, дабы тебя считали французом. И дискриминация проявлялась буквально во всем.