Фотограф - Татьяна Тиховская

Следует заметить, не все ученики были столь же законопослушны – многие из слушателей не желали усваивать заповеди классической школы и предпочитали следовать собственным склонностям. Из них одни становилась гениями, а иные бросали обучение.

Ален был усидчивым учеником. И, не претендуя на Римскую премию [14] и участие в Парижском салоне [15], как минимум освоил ремесло.

Мэтр приветствовал копирование великих мастеров на ранних стадиях обучения. Но не единожды повторял: «Не смейте копировать фотографии! Иначе вы убьете в себе творца и навсегда останетесь дилетантом! С натуры, с натуры пишите!».

Ален запомнил эту фразу как молитву. И долго сопротивлялся соблазну копировать фотографии. Достаточно долго. Пока еще надеялся стать хорошим художником.

Как отличить хорошего художника от художника? Хороший художник продает то, что пишет, а художник пишет то, что можно продать. Очень немногие художники зарабатывали нормальные деньги еще при жизни. Художники же средней руки зарабатывали, чем придется: изготовлением рекламных вывесок для торговых заведений, афиш, иллюстраций в книгах и журналах, календарей, ресторанных меню, приглашений, визитных карточек. Эти занятия худо-бедно кормили художников и позволяли им приобрести небольшой запас самых необходимых красок.

Иные художники зарабатывал тем, что малевали портреты посетителей кафе и таверн. А часть отчаявшихся заявить о себе серьезной живописью облюбовали себе площадь Тертр на холмах Монмартра, чтобы заработать на туристах. Малюсенькая площадь могла вместить одновременно два-три десятка художников с их мольбертами.

В те времена туристов на Монмартре было не то чтобы очень много. И сам район, только недавно присоединенный к Парижу, не выглядел респектабельно: тихая деревенька с разъезженными дорогами, узенькими улочками и обветшалыми мельницами. Но зато здесь было самое дешевое жилье и прекрасный вид на Париж с любой точки холма. И недостатка в дешевых кафе не было. Вот вся нищая богема Парижа сюда и стекалась. Стекались те, кто все еще мечтал заявить о себе как о художнике, а не смириться с уделом ремесленника.

Ален достаточно быстро понял, что не блещет талантом, поэтому хватался за любую работу. Как-то он попытался расположиться на площади Тертр. Но там уже сложилась своя община со своими законами: кого хотели, пускали работать, кого не хотели – прогоняли. Алена, и вообще арабов, они гнали взашей. И Ален в очередной раз с горечью убеждался в том, что он для арабов – не свой, а для французов – чужой.

Найти себе работу ему невольно помог Ташко. Как-то он, желая немного растормошить меланхоличного друга, предложил ему сходить в «одно миленькое местечко». Это оказалось кафе на углу улицы Рише поблизости от бульвара Монмартр.

Вход, правда, был платный. Но оно того стоило. На сцене друг друга сменяли музыкальные, театральные и цирковые представления. Но посетитель в это время волен расхаживать, даже выходить, есть, выпивать, курить. Здесь коротали время представители всех сословий. Попадались и художники, черпающие здесь вдохновение для повседневных сюжетов, а порой и находя клиентов.

У Ташко был свой резон наведываться именно в это кафе – здесь обосновался штаб нелегальной Коммунистической партии Сербии, членом которой был Ташко. Вскоре он уехал на родину. Но Ален успел стать завсегдатаем кафе. А среди пестрой публики, глядишь, и находились невзыскательные клиенты.

Как бы там ни было, работа у Алена появилась. Помимо открыток, рисунков для журналов, афиш он иногда брался изготавливать вывески для не очень требовательных заказчиков.

Работать в маленькой комнате становилось крайне неудобно – Ален столкнулся с необходимостью подыскать себе мастерскую. Помог случай, как нередко бывает, когда упорно о чем-то думаешь.

Алену мясник заказал вывеску для своей лавки. Ален изобразил самого хозяина в длинном белом фартуке и с огромным свиным окороком. Самому Алену его творение казалось полной безвкусицей, но мясник пришел в восторг.

Когда пришло время отдавать заказ, Ален невзначай обмолвился, что ищет недорогое помещение для студии. Мясник, пребывающий в благодушном настроении и не спешащий уходить, спросил:

– А что за студию ты ищешь?

– Да пусть не студию, а хотя бы обычную просторную комнату с хорошим освещением! Здесь же не повернуться!

– Так у меня есть комната – рядом с лавкой. Там, правда, хранится всякое старье, но если его убрать – места много. И освещение нормальное.

Предложенная цена была настолько заманчивая, что Ален сразу же, не мешкая, отправился к мяснику посмотреть помещение.

Домик мясника был трехэтажным. На первом этаже располагалась лавка, где хозяин продавал мясо, на втором жила семья хозяина, а на третьем – пару слуг. Пустующая комната находилась на первом – точнее, цокольном, – этаже, который традиционно являлся не жилым. Сразу было видно, что ее используют как склад – дворовых сарайчиков в Париже не строили, все службы находились в доме, под общей крышей.

Комната и вправду была большая, а два окна по разным сторонам давали рассеянный дневной свет. Внутри комнаты стояла автономная печка, так что Ален мог сам решать, когда ему топить, а не зависеть от хозяина. Вглубине была коморка без окон, которую можно было приспособить под кладовую. А кровать поставить на антресолях, которые делили высоту комнаты примерно пополам и куда вели несколько деревянных ступеней.

Двери были так называемые конюшенные. Они состояли из двух половинок, верхней и нижней, каждая из которых имела собственные петли и замки и распахивались в обе стороны. Это были весьма удобные двери. Можно было закрыть верхние створки, а нижние открывалась для домашних животных, что позволяло сохранять в доме тепло. Можно было, наоборот, закрыть нижнюю половину, а через верхнюю занятая готовкой хозяйка могла переговариваться с соседкой.

А еще через верхние створки можно по любому поводу моментально выглянуть на улицу, так как парижане всегда были любопытны. Справедливости ради добавим, что и из своей жизни тайны они не делали. Много времени они всей семьей проводили под порогом своего дома, на узеньком тротуаре – дворов как таковых не существовало. Женщины здесь чистили овощи, ощипывали птицу, штопали белье. Мужчины что-то мастерили, дети играли. И в то же время все глазели по сторонам.

Заметим, что и поныне во многих парижских кафе хозяева круглый год выносят на узенький тротуар маленькие круглые столики, ставят спинкой к стене несколько стульев – и посетитель, заказав круасан с кофе, может бесконечно наблюдать за бурлящей городской жизнью.