Любовница Фрейда - Дженнифер Кауфман

— Долго ли еще? — спросила она.

Кучер, похоже, вез ее «живописным прогулочным маршрутом» по Рингштрассе, минуя дома в стиле неоклассицизма, ренессанса и барокко и отмечая вслух все достопримечательности:

— Хофбургтеатр был основан императором в одна тысяча восемьсот семьдесят четвертом году, чуть позже Его Величество открыли Оперу, а музей…

«Наверное, пытается выудить приличные чаевые», — думала она, глядя на очертание венского горизонта, похожего на свадебный пирог с заснежными остроконечными башенками и готическими росчерками.

Слова Марты несли утешение, но Минна, к несчастью, понимала, что это была скорее рука помощи, чем приглашение. Но у нее не было выбора, а сестра никогда не могла отказать ей. Стыдно поселиться у кого-то только потому, что больше некуда деваться! С другой стороны, хоть на время, но это было святилище для ее истощенного духа.

Минна нервно взглянула на золотые часики, свисающие с подаренной матерью брошки в виде банта. Она знала, что сестра не терпит опозданий. Обед всегда подавался ровно в час, и ни минутой позже. Никто не входил и не выходил из столовой во время обеда. И все домашние дела выполнялись с военной точностью. Таковы правила Марты. И она будет жить по ее правилам. Как и положено. Это дом Марты, муж Марты, дети Марты.

Фрейды жили в Девятом округе, на крутой невзрачной улице. Один конец ее упирался в респектабельный жилой квартал, а другой устремлялся вниз к взъерошенной барахолке Тандельмаркт, расположенной у канала — старого русла Дуная.

Кучер замолчал. Еще одно упоминание о дворце, театре, и Минна свернула бы ему шею. Когда карета достигла девятнадцатого номера по улице Берггассе, она заплатила ему. Минна прибыла в дом сестры без денег и планов на будущее.

Она всегда замечала, что многоквартирный дом, где жила сестра, обладал благородным фасадом: высокие, украшенные лепниной окна с деталями барокко и классики — с претензией на величие, если не замечать магазинчики на первом этаже. Слева от входа, ведущего в квартиру, находилась кошерная мясная лавка Корнмихеля, а справа — бакалея Вайнера. Дети Фрейдов толпились у входа, чтобы поприветствовать ее.

— Ты ш нами долго будешь, танте Минна? — спросила четырехлетняя Софи, розовощекий, кудрявый ангелок с выразительными губами, безуспешно пытавшимися растянуться в улыбке.

Остальные дети окружили Минну, хлюпали носами и терли глаза. Не успела она ответить, как семилетний Оливер прокричал матери:

— Мама, а где она будет спать? Я слышал, папа говорил, что у нас нет места.

Марта появилась в дверях, вспугнув детей, точно голубков.

— Минна, дорогуша! — воскликнула сестра, встав на цыпочки и целуя ее в щеки. — Как я рада!

— Марта, я не могу сказать, как ты меня…

— Ни слова, дорогая, мы с тобой везучие.

Минна обняла сестру и отступила, чтобы посмотреть на нее. Она не видела Марту с рождения Анны, и ее обеспокоило, как выглядела сестра. Тусклые волосы были расчесаны на пробор и затянуты в узел, лицо напряглось и заострилось. Она выглядела так, будто вышла из подвала — припухшие, с красными прожилками глаза, фиолетовые мешки под ними. Ее обычно аккуратное платье морщило и сбилось набок. Марта всегда была «сестричкой-милашкой», наделенной нежным овалом в меру бледного лица, выражение которого вместе с верхней губой, изогнутой наподобие лука Купидона, придавали ее манере держаться как раз необходимое количество обаяния. Но сейчас, после шести беременностей, она словно утратила контуры, расплылась по краям, и единственное, что проглядывало в ней, была усталость.

— Я так беспокоилась о тебе, — сказала Марта, сжимая руку Минны, когда вела ее в квартиру.

Софи, Оливер и остальные дети отстали и устроили в холле кучу-малу, отталкивая друг друга, чтобы оказаться впереди. Они не спеша проследовали через бюргерскую квартиру, миновали палисандровые консоли, бидермайеровские столы, старые персидские ковры, и шторы, метущие шлейфами пол. В комнате витал легкий запах мебельного масла и мастики. Дети шли позади, лоск воспитанности слетал с них прямо на глазах. Оливер и Мартин ворвались и гостиную и пролетели сквозь нее, как маленькие сорванцы, опрокинув стул, а девочки тянули Минну за рукав, соперничая за ее внимание.

Спальня Минны оказалась маленькой и странной формы — прежде она служила гардеробной при хозяйской спальне, с высоким и узким окном над кроватью. Кувшин с водой у раковины, масляная лампа на тумбочке и кровать, застланная свежими простынями. Был здесь и маленький камин, украшенный изразцами, а в углу стоял деревянный платяной шкаф с резными завитушками.

Марта провела ее в спальню и раздвинула белые муслиновые шторы, выплеснув мягкий полуденный свет на сверкающий паркет. Потом налила стакан воды и протянула Минне.

— Ты похудела, дорогуша, хорошо ли ты ешь? — спросила Марта, пристально разглядывая сестру, примостившуюся на краешке кровати.

Сестры все еще были похожи — одинаковые темные глаза, прямые носы и волосы густые и тяжелые, хотя Минна унаследовала отцовскую худобу, а Марта стала пухлой и солидной копией матушки. В юности разница была не столь заметна, но со временем отличия становились все более явственными.

Дверь с грохотом отворилась — восьмилетний Мартин, старший сын Фрейдов, сражаясь с чемоданами Минны, втащил их в комнату. Он обещал стать красавцем, но пока был неуклюж и толстоват, под правым глазом расползся внушительный синяк. Марта всегда жаловалась, что ребенок вечно попадает в переделки, приходит домой с разбитыми коленями, фонарями под глазами и гневными записками от матерей соучеников.

— Что с твоим глазом?

— Ничего, — ответил он. — Ты к нам надолго?

— Только на обед, — ответила Минна.

— Правда? — с надеждой ответил он, из чего Минна заключила, что проблема «незамужней тетки» еще не разрешилась между его родителями.

— Какая прелесть! — воскликнула Марта, восхищаясь тонкой фактурой шелкового вечернего платья, которое Минна только что извлекла из чемодана.

— Подарок бывшей хозяйки. Ну, не совсем подарок. Баронесса решила, что оно вышло из моды, и велела избавиться от него, — объяснила она, улыбаясь, и воспоминания детства вдруг нахлынули на нее.

Они с Мартой готовились к первому светскому событию года. Как давно это было, и как незначительно, глядя отсюда и сейчас!

Марте было восемнадцать лет, и в глазах ее многочисленных поклонников она была само совершенство — ростом чуть более пяти футов, тонкое, миловидное лицо. А в тот великолепный осенний день ее щеки порозовели после утренней прогулки, и она казалась чистой и непорочной в мягком сером костюме и сапожках. Она и Минна, перейдя широкую Рингштрассе, миновали собор Святого Стефана и Оперу, и оказались в центре старого города, где их семейный портной держал маленькую мастерскую. Первый «шикарный» бал года состоится через полгода, но Марта уже подобрала ткань на платье. Семь ярдов широченной желтой парчи (никаких кринолинов — слишком вульгарно и старомодно) будет отмерено, отрезано и сшито, собрано в корсет, подчеркивая изящную талию Марты, а мягкие складки будут красиво облегать ее скромный derriere[3].