Игра Времен - Наталья Резанова

Бой!

Все остальное – стерто.

Они передвигались по-звериному – бесшумно, при ходьбе наклонившись вперед. Стояла уже глубокая ночь, когда они добрались до места, а вышли они с закатом. Ночь – их время.

Железнобокие расположились в селении земляных червей, разогнав хозяев. Оборотни тихо окружили деревню, сняли часовых. Но дальше… перерезать спящих врагов не составило бы никакой чести, не доставило бы радости. И Тюгви вновь зарычал, а остальные завыли, пробуждая уснувших.

Первые минуты среди железных царила суматоха. Пока они метались, вскочив с тюфяков, либо натягивали свое тяжелое вооружение, кто-то из них с факелом в руке выбежал к коновязи, догадавшись погнать на Оборотней запасных коней. Лошади железнобоких – необычайно для здешних мест сильные, тяжелые и рослые, иначе бы они не годились для закованных в латы всадников, – подгоняемые огнем, тяжелым скоком вынеслись на улицу селения. Их оскаленные морды с горящими глазами напоминали демонов ада, копыта вырывали комья земли. Железнобокий что-то гортанно кричал. Один из Оборотней змеей проскользнул между лошадьми и вырос прямо перед дружинником, замахнувшимся на него факелом. На мгновение пламя осветило их обоих – высокий, светловолосый дружинник в лорике, с факелом в правой руке и дротиком в левой, и Оборотень в волчьей шкуре, вооруженный коротким прямым мечом. Только на мгновение, затем выбитый факел упал на землю, а за ним тот, кто его держал. Оборотень же метнулся вперед, за ним – остальные. Факел затоптали – Оборотни видели в темноте. Легкие, быстрые тени заполнили селение. Теперь наступало время одиночных поединков, более всего ценимых оборотнями и доставлявшим им самое сильное наслаждение. Тюгви-медведь первым поднял топор, врубился в группу дружинников, разведя их клинки, словно они были сделаны из камыша. Дротик, брошенный из переулка, вонзился в бок Оборотня в рысьей шкуре, но тот даже не приостановился, чтобы вырвать его. Во владеющем ими сейчас воинском экстазе Оборотни не только не чувствовали боли – они были сильнее и в то же время легче и подвижнее, чем большинство людей. Но у железнобоких были свои преимущества – их защитное оружие, само наличие которого презирали Оборотни, помощь пешей обслуги, наконец, привычка во всем следовать определенным правилам, доведенная до автоматизма. После краткого замешательства они сумели построиться в боевом порядке, пригодном для пешего сражения. На них были пластинчатые доспехи, более тяжелые и прочные, чем лорики обслуги, на головах – высокие остроконечные шлемы. Вооружение их составляли широкие мечи и копья, и они загородились высокими, в рост, деревянными щитами, обитыми бронзой, о которые мог разбиться и безудержный порыв Оборотней. Обслуга заняла позиции в переулках, вооружившись луками и стрелами. Несколько факелов были заброшены на покрытые дранкой кровли, и пламя занимавшихся пожаров осветило пространство сражения – выстроившихся в круг посредине улицы облитых металлом железных, перебегающих, петляя, от дома к дому Оборотней. И только Оборотням была видна еще одна фигура на крыше жилища рядом с кольцом железных, и мертвый свет луны, и рыжий свет пожара озаряли стоящие торчком уши и вздыбленную седую шерсть на волчьей голове. Казалось, очень медленно, как во сне, а на самом деле одним стремительным движением волчьеголовый взмахнул поднятым мечом и молча прыгнул прямо в середину круга, в гущу воинов противника. Он исчез из глаз Оборотней, но в рядах железных произошло движение, строй их сломался, и этого было достаточно, чтобы бросить Оборотней в сокрушительную атаку. Им не нужно было приказа Тюгви – ничьего приказа. Прорвавшись в круг железных – распавшийся круг, – они в яростном самозабвении крушили щиты топорами, разбивали мечами шлемы, а если кому-то удавалось сбить шейную пластину с доспеха, впивались зубами в глотки врагов, опьяняясь их кровью, и лучники не могли больше стрелять, ибо в этом смешении тел не могли отличить своих от чужих.

Вскоре в деревне не осталось никого, кто мог бы противостоять Оборотням. Враги бежали либо были перебиты. Настало время грабежа. Одни Оборотни разбрелись по домам, выискивая то, что не успели захватить либо выпить железные. Другие обшаривали трупы, забирая золото: пряжки, гривны, наручи, кольца – украшения, бесполезные для Оборотней, но ценимые ими. Третьи свежевали убитых лошадей и жарили конину на угольях. Наконец, нужно было позаботиться о павших Оборотнях. Их оказалось двое, и с ними поступили по обычаю – с оружием в руках положили на костер. Никто не оплакивал убитых братьев. Ведь они умерли не от болезней и старости, а так, как им надлежит. Когда тела их сгорят, оставшиеся возьмут по горсти пепла, разведут вином и выпьют на пиру за их новое рождение. Чрево женщины не способно выносить Оборотня. Только прах его, носясь в воздухе и проникая в дыхание, способен возродить его к жизни. А часть праха, что выпьют с вином или веселым медом братья, всегда пребудет с ними. Так что Оборотни не умирают, и нечего бояться смерти в бою и нечего о ней плакать.

Близился рассвет. Уход зверя и возвращение человека всегда тягостны для Оборотня, туманя сознание и отнимая силы. Тюгви, благодаря своей воле, удерживался на грани между этими двумя состояниями. Он сам не знал, что мешает ему соскользнуть в расслабление.

Он поднял голову, сдвинув маску. На затянутой дымом и предутренним туманом улице среди догорающих домов медленно передвигающиеся фигуры Оборотней казались призраками, собственными тенями.

Мимо прошел волчьеголовый, чьи действия нынче во многом решили исход боя.

– Младший.

Тюгви не повышал голоса, но властность в нем была непререкаема.

Волчьеголовый приблизился.

– Ты хорошо нынче рубился. – И без паузы: – Сними маску.

Волчья голова сдвинулась на лоб, и открылось совсем молодое лицо с резкими чертами, с кожей гладкой, как из камня. Глаза, очень светлые на темном, глянули в глаза Тюгви.

– Я не знаю тебя, – утвердительно сказал Тюгви.

– Так, старший. – В его тихом голосе словно перекатывалось приглушенное рычание. И еще Тюгви расслышал в нем слабый акцент. Да и детали вооружения говорили за себя.

– Север? Фратрия Волка?

– Все так, старший.

– Имя?

– Ульф.

– Почему ты явился к нам, Ульф?

– На севере нет войны.

Ответ был исчерпывающий, можно больше ни о чем не спрашивать. В отсутствие сражений и воинских подвигов, коснея в бездействии, Оборотни либо легко падали духом, либо, ведомые неодолимым беспокойством, оставляли собственные фратрии и перебирались в те, что воевали. Так бывало всегда. В появлении Ульфа не было ничего странного, а по оружию его, знакам на поясе, да и потому, как он сражался, ясно, что он – полноправный воин. И все же…

По улице брел Хагано, один из ближайших учеников Тюгви. Он снял свою собачью маску и щурился от дыма. Лицо его было бледно, на губах и усах засыхала кровь. На него наваливалась слабость, как всегда бывает с Оборотнями после обратного превращения. Но, когда Тюгви велел ему и Ульфу следовать за ним, Хагано беспрекословно подчинился. Он не размышлял над тем, почему старший так торопится, и принимал это как данное. Так они и шли: впереди Тюгви – твердым и решительным шагом, за ним Ульф – почти неслышным, последним, вялый и спотыкающийся, – Хагано.