Одержимые Зоной - Анна Китаева

— Слушай, — буркнул Кайман, ёрзая на табуретке, — а мы с тобой того? Ну, этого?

Он мучительно завертел пальцами, пытаясь вспомнить приличное слово. Почему-то не хотелось спрашивать у белобрысой откровенным матом.

Девчонка хихикнула.

— И того, и этого. А ты что, в себе сомневался?

Кайман сплюнул с досады.

— Нет, — буркнул он, — не сомневался. Ну, ты языкатая! Просто я вчера напился, а теперь понять не могу, кто ты и зачем ты здесь. Ясно?

— Ага, — легко согласилась девчонка. — Давай поговорим. Я тебе всё расскажу. Только ты сначала трусы надень, а то я отвлекаюсь.

Кайман опустил взгляд. Да уж. Ноу комментс, господа гусары. Даже не пытаясь найти достойный ответ, Кайман скрылся в ванной.

Дождавшись, пока зашумит вода в душе, Мышка подошла к кухонному окну и прислонилась к стеклу лбом. В глазах её стояли слёзы. Но когда четверть часа спустя сталкер вернулся на кухню, никто не смог бы заподозрить девушку в том, что она плакала.

— Продолжаем разговор, — Кайман уселся, пододвинул к себе полную окурков пепельницу и закурил.

После душа он почувствовал себя лучше. Да и каждое следующее пиво приносило облегчение.

— Значит, я тебя подцепил в «Штях». А там ты откуда взялась?

— Приехала позавчера из Киева, — серьёзно ответила Мышка.

— Опа!

Кайман переварил информацию.

— Решила подзаработать древнейшей профессией? — напрямик спросил он. — А что, в Киеве за это мало платят?

— Нет, — не обиделась Мышка. — То есть сколько платят, не знаю. Думаю, что здесь больше. Но я приехала не за этим.

— Ага, — хмуро сказал Кайман. — Хочешь, я угадаю с двух раз? Ты решила сделаться сталкером и пойти в Зону.

— Почти, — усмехнулась девчонка. — Дай сигарету.

— Что «почти»? — не понял Кайман. Всё-таки голова с бодуна ещё не варила.

— Почти угадал, — пояснила Мышка. — В сталкеры я не хочу. Но в Зону мне попасть надо. Поэтому мне нужен сталкер, который меня поведёт. Например, ты.

В повисшем молчании девушка вытащила сигарету из пачки Каймана, щёлкнула зажигалкой, закурила. Сталкер медленно зверел. Кайман терпеть не мог вторжения в своё личное пространство. Собственно, потому и не обзаводился постоянной подружкой. Вот так это всё и происходит, ёшкин кот! Сперва она спит в твоей постели, потом курит твои сигареты, затем говорит глупости — а ты обязан её слушать, затем она тратит твои деньги, и в один прекрасный момент ты обнаруживаешь себя со штампом в паспорте и кучей детишек, жизнь кончена, и чтобы выпить с друзьями водки, надо просить у неё отдельного разрешения! В топку такие расклады! В долбаный реактор!

Кайман протянул руку, забрал у Мышки сигарету и медленно, старательно раздавил в пепельнице.

— Пошла вон, — бесцветно сказал он.

Белобрысая девчонка не шелохнулась. Сталкер упёрся тяжёлым взглядом ей в лоб.

— Не слышишь, что ли? Я говорю, вон пошла. Бери свой рюкзак и выматывайся.

Вдруг страшная догадка посетила его. Неужели девчонка такая мелкая в кости и невысокая не потому, что у неё хлипкое сложение, а потому, что ещё малолетка?

— Эй, погоди, тебе сколько лет? Ты что, несовершеннолетняя? Настучать на меня хочешь, типа я тебя девственности лишил? Развести на бабки?

Мышка презрительно усмехнулась.

— Не переживай, меня ещё в тринадцать лет изнасиловали пятеро одноклассников.

— Врёшь, — машинально откликнулся сталкер.

— Вру, — согласилась девчонка. — Насиловал только один. С остальными четырьмя у нас было по любви.

Кайман не выдержал и хмыкнул.

— Злая ты, — уважительно сказал он. — Ну а всё-таки, сколько тебе?

— Семнадцать, — Мышка потянулась к рюкзаку. — Паспорт показать?

— Покажи.

Сталкер перелистал страницы паспорта, уже понимая, что Мышка сказала правду. Странная девчонка. Какая-то… непредсказуемая, что ли. Особенная. Ну-ка, ну-ка… Пономаренко Алина Сергеевна, год рождения… И вправду семнадцать.

Он захлопнул документ и отдал Мышке.

— Держи. И проваливай.

— Может, всё-таки выслушаешь меня? — поинтересовалась она.

— Нет, — отрезал Кайман.

Прислонившись спиной к стене, он наблюдал, как вторгнувшаяся в его жизнь девчонка прячет паспорт в рюкзак, застёгивает клапан, забрасывает пустой рюкзак на плечо и молча идёт к выходу. На пороге кухни Мышка обернулась.

— А в благодарность за пиво? — спокойно спросила она. Кайман поперхнулся глотком. Ах ты ж ёшкин кот! Поймала!

Поймала, сучка мелкая! Заманила, как ворону в «птичью карусель», тудыть её налево…

— Ладно, — хрипло сказал Кайман. — Говори и проваливай… Нет, погоди.

Что-то мешало ему, какая-то мысль — или нет, не мысль, а что-то недавно услышанное… или увиденное? Точно!

— А ну дай ещё раз паспорт, — буркнул он.

Мышка безропотно протянула ему казенную книжицу.

Алина Сергеевна. Пономаренко. Не то… Номер, серия, выдан… Не то. Год рождения, место рождения… Место рождения!

Кайман смерил взглядом Мышку, затем снова перечитал запись в паспорте.

— Это что же, ты действительно здесь родилась? — недоверчиво спросил он. — Прямо здесь вот? В Чернобыле? Так ты что, мутант? Плод военных экспериментов?

Мышка дёрнула плечиком, отчего рюкзак шмякнулся на пол. Присела к столу, заглянула сталкеру в глаза, вздохнула.

— Давай, может, всё-таки я по порядку, а?

— Ну что с тобой сделаешь? Вот упрямая! — проворчал Кайман. — Рассказывай как знаешь. Только говори уже.

— Ага.

Мышка сосредоточенно потёрла пальцем нос.

— Значит, так. Может, ты слыхал, среди первых сталкеров была отчаянная девка, звали её Танька Бюрерша. Ходила в Зону наравне с мужиками, стреляла разных тварей, хабар брала. Бюрершей её прозвали за большую силу при малом росте. Весёлая была, песни пела… Слыхал про неё, нет?

— Ну, допустим, слышал кое-что, — Кайман пожал плечами. — Мало ли чего народ врёт, особенно старожилы. Ко всем байкам прислушиваться — уши опухнут. А при чём тут она?

— При том, что я её дочка, — усмехнулась Мышка. — Родилась я в Ковалевке, была такая деревня километрах в десяти отсюда. У нас там дом стоял, в котором ещё дед с бабушкой жили. Дед на ЧАЭС работал пожарником, в восемьдесят шестом году пожар на крыше четвёртого блока тушил… через неделю умер. А бабушка, когда реактор бабахнул, как раз с мамой в роддоме лежала. Вместе с роддомом их и вывезли в Киев, бабушка уже сюда не вернулась. А мама вернулась — в две тысячи шестом, накануне второй катастрофы.