Кремлевский Кардинал - Том Клэнси

– Ну что там у тебя? – Морозов обернулся и увидел одного из инженеров-строителей. Он вспомнил, это тот самый, что считал себя специалистом по бетонным работам.

– По моему мнению, точка выбрана правильно, товарищ инженер.

Пожилой инженер наклонился и посмотрел в объектив теодолита.

– Да, верно, – согласился он. – И слава Богу, это последняя точка. – Послышался далекий взрыв, и оба вздрогнули. Саперы из специальных подразделений Советской Армии взорвали еще одну выступающую скалу за пределами территории объекта, огороженного по периметру забором. Не обязательно быть военным, чтобы понять, для чего все это делается, подумал Морозов.

– А ты неплохо разбираешься в геодезических инструментах, молодой человек. Может быть, станешь инженером-строителем, как и я, а? Будешь строить подземные государственные объекты?

– Нет, товарищ инженер. Я занимаюсь физикой высоких энергий – главным образом лазером. – Они тоже приносят пользу государству, напомнил себе юноша.

Строитель хмыкнул и покачал головой.

– Тогда ты, возможно, снова приедешь сюда. Бог тебе в помощь.

– А это…

– Я ничего тебе не говорил, – прервал его инженер твердым голосом.

– Понимаю, – тихо ответил Морозов. – Я и сам подозревал это.

– На твоем месте я подумал бы, прежде чем высказывать эти подозрения, – бросил инженер и повернулся, оглядываясь по сторонам.

– Отсюда будет очень удобно наблюдать за звездами, – заметил Морозов, надеясь на соответствующий ответ.

– Откуда мне знать? – ответил инженер с многозначительной улыбкой. – Мне еще не приходилось встречаться с астрономами.

Морозов постарался скрыть улыбку. Значит, его догадка оказалась верной. Они только что рассчитали расположение шести точек для зеркал, находящихся на равном расстоянии от центральной точки в здании, охраняемом часовыми с автоматами. Подобная точность, знал Морозов, используется только в двух случаях: или для астрономических наблюдений, при которых усиливается свет, падающий на поверхность Земли из Космоса, или для другой цели, когда происходит концентрация света, уходящего в Космос с поверхности Земли. Молодой ученый пришел к выводу, что именно здесь произойдут интересующие его события. Здесь, на вершине этой горы, будет изменен мир.

На решение самых разных проблем была направлена масса усилий. Все знали об этом. Все, кто находился здесь, принимали в этом участие. Это нужно было всем. И тем не менее все тем или иным способом старались этому помешать. Для каждого из гостей, собравшихся в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца, двойственность была естественной частью натуры.

Здесь присутствовали главным образом русские и американцы, причем они составляли четыре категории.

К первой относились дипломаты и политические деятели. Их можно было достаточно легко узнать по хорошо сшитым костюмам и умению держаться, готовности улыбаться механическими улыбками роботов, а также по отличной дикции, даже после множества тостов. Здесь они были хозяевами, знали это и показывали всем своим поведением.

Вторая категория – военные. Нельзя вести переговоры по разоружению без участия людей, в чьих руках находится это оружие. Военные владеют оружием, ухаживают за ним, испытывают его, холят и лелеют и все время стараются убедить себя, что политики, под чьим контролем находятся сами военные, не дадут приказа пустить его в ход. Люди в военных мундирах стояли главным образом небольшими группами, объединенные по национальному признаку и роду войск, причем каждый держал в руке салфетку и наполненный до половины стакан, а его непроницаемый бесстрастный взгляд обшаривал зал словно в поисках опасности на незнакомом поле боя. А ведь это и было для них полем боя, бескровного сражения, способного превратиться в настоящие битвы, если политические деятели, руководящие действиями военных, утратят контроль над ситуацией, окажутся несдержанными, потеряют чувство перспективы – короче говоря, станут неспособными принять меры, направленные на то, чтобы избежать расточительной и ненужной траты молодых жизней. Военные все как один не доверяли никому, кроме друг друга, а в некоторых случаях полагались на своих противников в обмундировании другого цвета больше, чем на собственных шикарно одетых хозяев. По крайней мере военным была известна позиция офицеров из армий потенциального противника, чего нельзя сказать о политических деятелях даже твоей собственной страны. Они тихо беседовали друг с другом, все время оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, не прислушивается ли кто к их разговорам, иногда делали глоток из стакана и снова оглядывались. Они были жертвами, но одновременно и хищниками – похожими на свирепых псов, которых держали на поводках люди, считавшие себя властителями судеб.

Военным и в это было трудно поверить.

Репортеры и журналисты составляли третью категорию приглашенных. Их гоже было нетрудно отличить по одежде, всегда помятой от частых переездов, когда ее приходилось укладывать в чемоданы, слишком маленькие для всего их имущества. Им недоставало внешнего блеска и лоска политических деятелей и неизменных, словно приклеенных улыбок. Журналистов отличало детское любопытство. приправленное цинизмом беспутной жизни. Чаще всего они держали стаканы в левой руке, иногда вместе с маленьким блокнотом взамен бумажной салфетки, тогда как в правой находились наполовину спрятанные ручки. Они бродили по залу среди участников приема как хищные птицы. Хотя бы один из них сумеет найти кого-то, готового рассказать о ходе переговоров. Другие журналисты заметят это и подойдут, чтобы узнать суть дела. Сторонний наблюдатель мог легко оценить, насколько интересной является информация, по скорости, с которой репортеры переходили от одного источника к другому. В этом смысле американские и вообще западные репортеры отличались от их советских коллег, большей частью окружавших своих повелителей подобно преданным вассалам прошлого как для того, чтобы продемонстрировать лояльность партии, так и для того, чтобы защищать их от любопытства коллег по профессии из других стран. Но и те и другие представляли собой аудиторию в этом театральном действе.

Наконец к четвертой, невидимой, категории принадлежали те, кого нельзя было опознать каким-либо определенным способом. Этими людьми являлись разведчики и охотящиеся за ними сотрудники контрразведывательных служб. Их можно было отличить от сотрудников службы безопасности, следивших за всеми с подозрением, но жавшихся к стенкам зала, таких же невидимых, как официанты, двигающиеся среди приглашенных с тяжелыми серебряными подносами, уставленными бокалами шампанского и хрустальными стаканами, изготовленными по заказу российского императорского дома Романовых. Некоторые из официантов тоже, разумеется, принадлежали к службе контрразведки. Им приходилось больше других ходить по залу, настороженно прислушиваясь к обрывкам разговоров, к слишком тихому голосу или, может быть, слову, не соответствующему духу официального приема. Их задача была непростой. Струнный квартет в углу исполнял камерную музыку, на которую, казалось, никто не обращал внимания, но и он относился к протоколу, связанному с дипломатическими приемами, и на его отсутствие тут же обратили бы внимание. Кроме того, уровень человеческого шума. В Георгиевском зале находилось больше ста человек, и каждый из них половину времени – по меньшей мере – говорил. Те. кто стоял недалеко от играющего квартета, были вынуждены повышать голос, чтобы их слышали. Шум, создающийся в результате всего этого, наполнял зал длиной в двести футов и шириной в шестьдесят пять, с паркетным полом и каменными оштукатуренными стенами, отражающими и усиливающими звуки до такой степени, что уровень шума, доносящегося со всех сторон, был бы болезненным для слуха ребенка. Разведчики пользовались шумом и своей невидимостью, чтобы превратиться в призраков на этом празднестве.