Боги слепнут - Роман Буревой

– Когда мы возвращались из Кёльна, Элий купил на станции книжку стихов

Ариетты М. и читал мне её вслух часа два или три. А я под конец едва не заснула. Самое обидное – я не знаю, где эта книжка. И не помню ни единого стиха. Каждый день ищу её и ищу… и не могу найти… Все ищу… каждый день… Вот и сегодня искала. Помню – стихи были красивые… но ни одной строчки, ни одного слова не помню…

– Иди домой, – посоветовала ей Норма. – К Постуму. Он вырастет и станет похож на Элия. Летиция замотала головой:

– Нет, нет, он должен быть другим! Иначе он будет таким же несчастным! —

Она поднялась. – Не могу одна, – призналась Августа. – Надо все время, чтобы кто-то был рядом. Тогда принуждаешь себя держаться. Тебе деньги не нужны? Прислать чек?

Норма отрицательно покачала головой:

– Прибереги состояние для Постума. Миллион растратить легче, чем сто сестерциев.

– Да? – вполне искренне удивилась Летиция. – Надо попробовать. Может, пойти поиграть в алеаториум[5]? Немножко. Тысяч пять-шесть взять с собой и поиграть. Ты не знаешь, Элий был игроком?

– Не знаю.

– И я не знаю. Я о нем почти ничего не знаю. Я пришлю чек.

– Не надо!

Средства у клиники были. Со всех концов Империи поступали пожертвования. У кого не было денег, несли драгоценности. Норма подумывала, не создать ли банк данных для подбора доноров костного мозга.

Денег было достаточно – не хватало времени.

Дверь в таблин вновь отворилась и без приглашения влетела Юлия Кумекая в белой развевающейся столе.

– Девочки, ну как вы? Хорошо выглядите. Обе, – бессовестно солгала Юлия. —Глядя на вас, я чувствую себя виноватой. Да, да, сейчас время рожать новых солдатиков. Надо и мне срочно обрюхатиться!

Несмотря на все протесты медиков, в палату к Руфину постоянно заходили секретари и кураторы. Руфин все ещё был императором, и без его закорючки на документе не могло решиться ни одно важное дело. Люди возникали в палате, как боги из машины в греческих трагедиях, выкрикивали свои краткие реплики и тут же исчезали. Оставалось лишь тихое жужжание кварцевых ламп, запах лекарств и боль. Боль, которую не могли снять никакие лекарства. У Руфина не было близких родственников, чтобы сделать пересадку костного мозга. А мозг, пересаженный от постороннего донора, не прижился. Если бы Александр был жив, он мог бы спасти отца. Пассивно, одним своим существованием, как и должен был все делать в жизни – просто жить, и одним этим фактом заставлять двигаться огромную махину Империи. Но Александра убили. И Руфин даже не знал, кто. А его дочь слишком мала, чтобы послужить донором.

Чуда не произошло. Император умирал. И так он держался поразительно долго. Почти все, кто был рядом с ним в тот день и кому не сделали пересадку, уже умерли. Криспина приходила редко. В первые дни Руфин справлялся о ней, требовал, потом звал, потом умолял, в телефонной трубке будто издалека звучал её голос, равнодушный и какой-то механический. Явилась Мелия, первая его супруга, долго сидела у постели и молчала. В конце концов он прогнал её. Мелия постоянно говорила об Александре, и, глядя на неё, Руфин видел перистиль, залитый зелёным светом, и пурпурные пятна крови на полу, и тело Цезаря, изуродованное смертью, почти уже не человеческое, будто сломанное посередине.

Но сегодня Руфин потребовал, чтобы Криспина пришла. И она не посмела отказаться. Он все ещё император. Красивая, полнотелая, немного бледная, она смотрела на Руфина пустыми глазами, и в них не было ни сочувствия, ни жалости – одно равнодушие.

– Почему не приходишь? – спросил Руфин.

– Посещать облучённых опасно. – Она даже не нашла нужным скрыть истинную причину своего отдаления.

– Боишься? – говорить ему было трудно: язык и губы опухли, Руфин с трудом выталкивал из отёкшей гортани слова.

– Я и так рисковала, пытаясь зачать наследника сразу после родов. Но ты не смог ничего сделать! – В её голосе звучал гнев. – Не смог даже назначить нашу крошку своей наследницей! Она самый прекрасный, самый лучший ребёнок в мире. А ты…

– Это невозможно, – прохрипел Руфин. – Я не могу нарушить закон.

– Тогда о чем нам говорить?

– Хотел проститься.

– Прощай, – сказала она равнодушно.

– Поцелуй на прощание, – попросил Руфин.

– У тебя губы распухли… – Она брезгливо передёрнула плечами.

После её ухода в воздухе повис терпкий запах духов.

Он смешался с запахом лекарств, превратившись в отвратительную тошнотворную смесь.

Выйдя из палаты, Криспина столкнулась в криптопортике с двумя десятками ожидавших. Среди посетителей она узнала Сервилию Кар, поэта Кумия, проходимца Силана, который высмеял её и Руфина, переделав комедию Плавта.

Досталось ещё и Элию.

Но Элий принялся, как плебей, ломаться на сцене вместе с подонками-актёришками и тем самым ещё больше унизил Августа. Криспине ещё тогда, после спектакля хотелось расцарапать лицо Силану.

Сейчас злость вернулась с двойною силой. Криспина подошла к драматургу.

– Подлец! Ты во всем виноват! Ты и такие, как ты! Все – негодяи!

Стоявшие рядом литераторы засмеялись. Она повернулась к ним, окинула каждого гневным взглядом. А они пытались подавить улыбки, но напрасно.

– Здесь что-то смешное? – закричала она. – В этой клинике что-то смешное?

Облучённые, обожжённые – они смешны? Они умирают – это смешно? – Ей уже и вправду казалось, что ежедневно, стиснув руки и наполнив сердце мужеством, она приходила сюда, чтобы провести долгие часы у постели умирающего мужа, как это делали другие.

У посетителей сделались строгие скорбные лица. Но это взбесило будущую вдову ещё больше. Криспина размахнулась, ткнула кулачком в ближайшее лицо. Кто-то схватил её за локти и отвёл в сторону. Криспина обернулась, готовая влепить пощёчину. Перед ней был банкир Пизон.

– Дядюшка… – Она растерялась и оставила попытки вырваться.

– Бедная девочка, ты так измучена, тебе надо домой, – фальшиво засюсюкал Пизон. – Ступай, детка, мои люди тебя проводят.

– Они не считают меня настоящей Августой…

– Ты устала. Всякое может показаться в таком состоянии.

И Пизон повёл её к дверям. Он умел убеждать. Если требовал момент, врал бессовестно, но ему почему-то верили.

– О боги, какая дура! – вздохнула Сервилия.

И тут она увидела у входа в криптопортик Норму Галликан в тёмной тунике и в тёмном платке, плотно обвязанном вокруг головы. А рядом с Нормой стояла Летиция. Белая стола доходила молодой женщине до щиколотки. Сервилия не видела дочери с тех пор, как она… Она прикидывала в уме и не могла сосчитать. Сколько же дней они не виделись? Кажется, со дня свадьбы. Неужели со дня свадьбы? Летти изменилась. Выросла ещё немного. И повзрослела. Летиция позвонила матери один только раз, когда родился Постум. «Мама, у меня сын», – голос её дрожал. «А мне все равно», – ответила Сервилия и повесила трубку.