Каждому свое - Вячеслав Кеворков

Под прикрытием огня, который успели открыть солдаты, из транспортера выбрался капитан и, держа в левой руке туго набитый бумагами портфель, а в правой — парабеллум, побежал вглубь леса. Время от времени он на бегу делал несколько выстрелов в сторону невидимых преследователей, после чего бежал дальше. Перед просекой он, обессилев, рухнул в снег. Холодный воздух, проникнув в легкие, обжог грудь изнутри, дышать стало трудно. Все же капитан поднялся и сделал несколько шагов.

— Бросай оружие… — прозвучало совсем близко у него над ухом.

Рефлекс сработал быстрее, чем разум. Едва развернувшись, он выстрелил в ту сторону, откуда прозвучал голос. С интервалом в доли секунду последовал ответный выстрел, теперь уже прицельный. Пуля прошла через шею капитана. Падая, он взмахнул руками. Влево упал портфель с бумагами, в правую — теперь уже не нужный парабеллум.

Один из белохалатников поднял портфель, отряхнул от снега, и все шестеро поспешили к еле заметной дороге в стороне, где их поджидали две крестьянские санные подводы. Лошади, изрядно промерзнув на холодном ветру, с радостью рванули с места, и обе повозки скоро скрылись за поворотом. Ветер помчался за ними вдогонку, заметая попутно и оставленные на снежной дороге следы.

* * *

Григорий счел полезным ознакомить своего подопечного с теми методами, которые противник использует при допросе людей, активно действующих против Германии.

Генрих Северов отнесся к этой акции, как позже сказал Григорий, «вдумчиво». Изучал документы внимательно, часто перечитывал, делал записи в тетради. Для удобства он разложил бумаги прямо на полу. Пачек с документами оказалось пять. Северов недолюбливал эту цифру, считая ее примитивной, а потому пересортировал всё в четыре подборки, и последнюю отложил в сторону, сделав на ней надпись «Приговор — казнь». Затем извинился перед хозяйкой, но к ужину не вышел.

За чтением прошла вся ночь. В постель он лег лишь под утро. И тем не менее в оставшееся время сон сумел великолепно сбалансировать настоящее с прошлым, а наутро — подвести окончательный итог происшедшей трагедии.

К завтраку он вышел как всегда чисто выбритым, свежим и в ровном настроении.

Вера засуетилась, накрывая стол скатертью и ставя вазу с выпечкой и стакан суррогатного кофе. В Москве в те времена это было непозволительной роскошью.

— О-о! Какой запах! — Северов сделал пару глотков и картинно возвел глаза к потолку.

— Перестаньте издеваться, Генрих! Это же не настоящий кофе.

— Знаете, Верочка, у немцев есть незамысловатая мудрость. — Северов на секунду задумался, потом произнес: — Чего не знаешь, того не пожелаешь. — И явно недовольный своим переводом, поморщился. — Видите ли, я плохой переводчик, не было практики.

— Как же это?

— Дело в том, что у нас в доме всегда мирно уживались два языка. Мама, немка, прекрасно говорит по-русски и обожает русскую литературу. Но со мной она всегда говорила только по-немецки. Отец — в прошлом офицер русской армии — свободно владеет немецким. Но со мной он всегда говорил исключительно по-русски. Вот и стал я этаким гибридом. — Северов рассмеялся пришедшему в голову лингвистическому экспромту — Что поделаешь, так сложилась жизнь моя.

Он помолчал. В его молодые годы немецкий язык был в Эстонии вторым государственным языком, а в СССР просто очень популярен: его учили в школе, на нем считалось хорошим тоном говорить в семье, особенно если в роду были немецкие корни. Строгое немецкое воспитание считалось образцовым, а потому все немецкое и прежде всего язык, выйдя за рамки моды, становилось еще и престижным.

В Советском Союзе братание с немцами зашло так далеко, что немецкие танки в обход Версальского договора проходили испытания на советских полигонах под пристальным вниманием специалистов с обеих сторон. И во всех, даже маленьких кинотеатрах на необъятном советском пространстве шел фильм «Петер», где австрийская актриса Франческа Гааль пела по-немецки песенку «Целуй меня».

Вся эта волшебная экранная жизнь была настолько заоблачно роскошной и непонятно-далекой для советского зрителя, что не вызывала даже зависти, как если бы события происходили с инопланетянами в иной галактике.

Мысли эти часто посещали Генриха, но задерживались в его сознании ненадолго. И сейчас промелькнули в одну секунду. Он поднял голову и встретил все тот же удивленный взгляд Веры, которая хотела что-то сказать. Но в этот момент в коридоре послышались шаги. Дверь распахнулась, и на пороге возник Григорий.

Хозяйка проявила завидное самообладание и, несмотря на неожиданное появление гостя, спросила:

— Вам, Григорий Федорович, как обычно, чай?

Начальству неизменно льстит, когда подчиненные помнят об их привычках. Вера накрыла на стол и удалилась.

— Ну что, Генрих, удалось все прочесть?

Григорий впервые назвал его по имени, что в соответствии с табелью о рангах, означало обоюдный переход на «ты».

— Одну минуточку, Григорий Федорович. — Северов был не готов к такому быстрому ответу.

Он метнулся в свою комнату и вернулся с кипой документов, которую водрузил на свободную часть стола. Затем не спеша переставил пустые стаканы и чайник на стоявший рядом комод, смахнул полотенцем со стола несуществующие крошки и разместил на нем все четыре стопки документов, одну за другой. Делал он все это очень основательно. Григорий молча наблюдал.

— Как я понимаю, — начал Северов, положив руку на самую последнюю подборку бумаг, — мне предстояло проанализировать действия противника, обусловившие трагический провал и гибель нашего коллеги. Не так ли?

Григорий, сев в кресло поодаль, утвердительно кивнул. Лицо его изобразило интерес, который появляется у взрослого к подростку, удачно собравшему из отдельных деталей конструктора незамысловатое сооружение.

— Итак, начнем с заключения, — сказал Северов. — При всем великом уважении к товарищам, я беру на себя смелость утверждать, что составленное и подписанное ими, весьма авторитетными и уважаемыми специалистами, заключение… — он сделал небольшую паузу, — ошибочно.

— То есть ты, Генрих, считаешь, что комиссия из четырех человек сделала неверный вывод?

Северова саркастический тон Григория не смутил.

— Да, — спокойно парировал он.

— Ты можешь аргументировать утверждение?

— Конечно.

Северов молча принялся раскладывать на столе принесенную им кипу фотокопий немецких документов, к которым прилагался перевод на русский язык.

Образовавшаяся короткая пауза в диалоге заполнилась для Григория воспоминанием о событиях вчерашнего дня.

Он сидел в кабинете с зашторенными окнами и при свете настольной лампы зеленого стекла внимательно читал страницы, которые теперь раскладывал перед ним Северов, а затем написанное его старшими коллегами заключение. Перевернул последнюю страницу, глянул на часы, висевшие высоко на противоположной стене. «Четыре часа ночи?» Он не любил это время суток. Просыпаться еще рано, засыпать уже поздно — самое время совершать поступки. К тому же в кабинете становилось нестерпимо душно. Двое коллег, разделявших с ним комнату, покидая на ночь свои столы, оставили на них переполненные окурками пепельницы. Словно обгоревшие трупы, они лежали друг на друге и смердели значительно ядовитее, нежели в момент самосожжения в угоду их владельцам. Григорий вытряхнул окурки в корзину и поспешно вышел, плотно закрыв за собой дверь.