Сияние первой любви - Вера Колочкова

Она и забыла. Только память о тех минутах счастья осталась. Иногда возвращается как-то вдруг, в самый неподходящий момент, будто сказать чего хочет. И даже тело помнит эту энергию – кольца Сережиных рук. Память-ощущение. Память-счастье. Непереносимая память – как нахлынет порой, и кажется, что все в жизни идет не так, все неправильно…

Хотя что, ну что неправильно-то? Она же счастливая! Чего еще не хватает? Может, и правда зажралась? Все есть, а того непереносимого ощущения больше не повторилось! А может, и не должно оно повториться? Что за капризы, в самом деле? Скромнее, скромнее нужно быть, вот что. Один раз послали оптом, и радуйся. И не проси больше…

Очнулась Татьяна от непрошеных мыслей уже в конце аллеи, стряхнула их с себя, улыбнулась. И даже постаралась, чтобы улыбка для самой себя выглядела саркастической. Сорок лет бабе, а она до сих пор юными ощущениями тревожится! Смешно.

Аллея плавно перетекла в мостовую центральной городской площади, на которой хозяйничало утреннее июньское солнце. Ударило по глазам, словно проговорило сердито – эй, женщина, очнись! Здесь и сейчас живи, посмотри, как мир прекрасен, как искрятся резвые струи фонтана, как зреет молодое лето в листьях деревьев и в нежных лепестках тюльпанов на городских клумбах! А какие запахи доносятся из дверей кофейни – твои любимые запахи, сладко-терпкие с нежной горчинкой и оттенком то ли корицы, то ли кардамона… Очнись, очнись! Нельзя жить иллюзиями, хоть они и прекрасны!

Таня усмехнулась грустно – понятно, что нельзя. Она и не живет. Само собой получается – то ли от досады, что иллюзия никогда уже не повторится, то ли от того, что не желает иллюзия оставаться всего лишь иллюзией, а претендует на нечто большее. Претендует и не отпускает. Более двадцати годков минуло, а не отпускает. И плевать ей на все, и на ее женское законное счастье, и на прекрасный мир с резвыми струями фонтана, молодым летом и вкусными запахами кофе!

– Таня! – услышала она за спиной незнакомый женский голос, обернулась удивленно.

– Ой, простите… – отступила назад окликнувшая ее женщина. – Неужели я обозналась? Но вы ведь Таня, да? Таня Клименко?

– Да… То есть в девичестве я была Клименко, а теперь Леонтьева… – растерянно произнесла Таня, вглядываясь в женщину.

– Ну да, точно! Таня Клименко! А я Настя Евдокимова! Не узнаешь, что ли? А Озерки помнишь? Мы ж вместе с тобой девчонками по лесам да по полям рассекали! Неужели я так изменилась, Тань? Хотя конечно, столько лет прошло. А ты ничего, хорошо сохранилась. Такая молодая, стройная… А я, выходит, не очень, если ты меня не узнала. Сильно растолстела, да?

– Ну, в общем, нет… Что ты, Настя… Просто у меня зрение плохое, а очков я не ношу, вот и не узнала… – лепетала Таня рассеянно, стараясь приветливо улыбаться.

Конечно, Настя изменилась, и даже очень. И практически невозможно было узнать в расплывшейся тетке ту самую Настю, деревенскую подружку, худенькую и белобрысенькую, с конопушками на вздернутом носике. Хотя конупушки остались, да. И вздернутый носик остался. И все, и больше ничего общего с той Настей не наблюдалось… Волосы из светло-русых стали отчаянно рыжими, щеки мягкими и пухлыми, и вся Настя была мягкой и пухлой, как сдобная булка. Ужас, до чего себя довела. Но ведь не скажешь ей об этом прямо – я, мол, не узнала тебя, потому что в этом поросенке невозможно узнать прежнюю Настю! Впрочем, бывшая подружка сама пришла на помощь, проговорила весело, махнув рукой:

– Да ладно, я ж понимаю… Так меня разнесло в последние годы, что никто уже не узнает. Я ведь троих сыновей родила, представляешь? Четвертого жду… Все никак девка не получается, хоть плачь! Мне мой мужик так и сказал – пока девку не родишь, не успокоюсь! Да, он у меня такой… Всем мужикам сыновей подавай, а ему девку приспичило… Я ему говорю – куда еще четвертого-то? А он – ничего, прокормим… Да и то – зарабатывает неплохо, автослесарем в сервисе работает. Сейчас подъехать за мной должен сюда, к фонтану. А я с утра в женскую консультацию ездила, потом прогуляться решила немного… Смотрю и глазам своим не верю – Танька Клименко собственной персоной! Ну надо же, какая встреча!

Настя щебетала без умолку, Таня слушала рассеянно, улыбалась, кивала. А сердце почему-то стучало в бешеном ритме. И мысль дурацкая, фантазийная вдруг мелькнула в голове – не зря все это… Не зря! Это давешние мысли о прошлом взяли и притянули к ней человека из прошлого! Нет, в самом деле. На мистику похоже. Или на предчувствие чего-то мистического…

– Насть, а ты давно из Озерков уехала? – спросила она тихо, перебив Настю на полуслове.

– Так двадцать лет тому… Как мой Саша меня сосватал, так и уехала.

– А сейчас часто туда ездишь? У тебя ведь мама в Озерках живет…

– Ой, что ты, давно не живет! Мамка-то, как меня замуж выдала, и себе мужика нашла, уехала с ним на Север. Так далеко, что лишний раз и не соберешься, и не повидаешься. Вот такие дела, да… А тетка там живет, в Озерках. Мы ездим к ней, но редко. Надо бы почаще, конечно, она обещала на меня дом переписать. А ты в Озерках не бываешь? Хотя да, бабушка-то твоя померла… Но мне тетка говорила, что как-то видела твоих родителей, они на машине были, у магазина останавливались.

– Да, мама с папой ездят на могилу к бабушке. А я ни разу не была.

– Почему?

– Не могу…

– Да почему?

– Мне тяжело, Насть…

– Вот еще, новости! Чего тяжело-то? В детстве ты вроде бабушку очень любила и в Озерках любила гостить! Там же так хорошо! И зря вы дом бабушкин продали, сейчас бы как дачу использовали! И ты бы со своей семьей приезжала! Я слышала, у тебя двое мальчишек, да?

– Да. Двое.

– Ну, вот… Детям же нужен свежий воздух!

– Я бы не смогла, Насть… – с трудом проговорила Таня. – Мне тяжело там. Потому что…

– А, ну да… Как же я сразу-то не сообразила, глупая! Это из-за Сереги Рощина, да? Я помню, как ты влюблена в него была, как вы гуляли в последнее лето. А потом его в армию забрали, а ты не дождалась, замуж выскочила.

– Да, не дождалась. Оттуда не дожидаются, Насть, – удивленно глянула на Настю Таня.

– Откуда – оттуда? – с таким же удивлением в голосе переспросила Настя, странно и настороженно улыбнувшись.

Таня вздохнула, трагически прикрыв глаза, – что за вопрос дурацкий? Настя не может не знать, что Сережа погиб…

– Так я не поняла… Откуда – оттуда? – настойчиво переспросила Настя. Потом вдруг округлила глаза и испуганно прикусила губу, будто сообразив что-то, и проговорила испуганным шепотком: – Постой, постой… О господи, Танька… Да неужели ты не знаешь? Не может быть…

– Чего я не знаю, Насть? – тихо спросила Таня, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

– Да ведь он живой, Тань…

– Кто живой? Сережа? Но этого не может быть! Я помню, как его бабушка убивалась, как мать его в Озерки приезжала… Да я сама плакала на ее плече, ты что… Его похоронили, Настя, неужели ты забыла?!