Алкоголик - Андрей Воронин

Сам он считал свою позицию единственно правильной. Авторы «Декларации о правах человека» не ошибались, утверждая, что каждый человек рождается свободным и обладает при этом равными правами со всеми окружающими его людьми. Другое дело, что из этого совершенно справедливого утверждения были сделаны абсолютно не правильные выводы. Ключевым здесь было слово «рождается». Все мы рождаемся одинаковыми, вопрос в том, какими мы становимся. Кое-кому было бы лучше умереть во время родов, но эти люди продолжали жить и губить жизни других людей, которым и в подметки не годились. Здесь была какая-то ужасная ошибка, и судьба Олега Шкаброва сложилась так, что исправление этой ошибки стало главным делом его жизни.

Он посмотрел на часы. Времени у него в запасе оставалось навалом целых тридцать пять минут. Клиент был точен, как швейцарский хронометр, по его передвижениям можно было сверять часы. Через тридцать пять минут плюс-минус минута из-за поворота вынырнет сверкающий черный «мере», под завязку набитый негодяями, и выйдет на короткую финишную прямую, в конце которой его будет поджидать вечность. Вечность уже была здесь, надежно закупоренная в цилиндрической латунной гильзе, готовая вырваться из длинного черного ствола и поставить точку в затянувшейся карьере бизнесмена и политика, любившего армянский коньяк, финскую баню и русских манекенщиц.

Абзац дружески похлопал ладонью по затвору винтовки, перевернулся на спину и закурил. Мошкары вокруг сразу поубавилось. Он закрыл глаза, на ощупь отвинтил колпачок фляги и сделал экономный глоток. Он знал, что пить больше не следует, но верил в то, что все будет хорошо. Ему подумалось, что сопляк, впервые севший за руль мощного автомобиля, одержим такой же верой, когда до самого пола утапливает податливую педаль акселератора. И кретин, упрямо карабкающийся вверх по обледенелому отвесному склону, на котором угробилось уже несколько поколений профессиональных скалолазов, тоже верит в свою удачу до тех самых пор, пока его нога не сорвется со скользкого уступа.

«Каждый из нас до смешного уверен в собственной исключительности, подумал Шкабров, медленно затягиваясь сигаретой. — Каждый верит, что над его головой простерта некая невидимая длань, хранящая его от бед и помогающая справиться с последствиями совершенных глупостей. Большинство из нас даже не успевает как следует удивиться, обнаружив, что никакой длани над нами нет, а есть лишь огромный вентилятор, на который рано или поздно опрокидывается не менее огромный чан с дерьмом…»

Он приоткрыл один глаз и посмотрел вверх, словно и в самом деле рассчитывая увидеть над своей головой то, о чем только что подумал. Но ни вентиляторов, ни призрачных ладоней над ним не обнаружилось, кроме голубого неба с легкими клочьями перистых облаков да мерно раскачивающихся сосновых ветвей.

— Эй, там, наверху, — негромко позвал Абзац, салютуя флягой, — дернуть не желаешь?

Небеса равнодушно промолчали, и Шкабров выпил сам. Завинчивая флягу, он заметил, что та сделалась совсем легкой. На дне плескалось глотка три, не больше.

— Ты, главное, не бойся, — снова обратился он к небу. — В смысле, не переживай.

Я все сделаю в лучшем виде. А может, споем? Что-нибудь из «бит-лов», а? Как тебе нравится «Мистер постмен»?

Снова не дождавшись ответа, он полез в карман за сигаретами и с удивлением обнаружил, что в левой руке у него слабо дымится истлевший до самого фильтра окурок. Абзац присвистнул. «А ведь дело швах, — подумал он. — Похоже, я уже порядочно набрался. Все забываю, а главное, уже начал разговаривать с заоблачными сферами. Скоро начну петь „Мистера постмена“ и доказывать всем, что Маккартни — просто хитрый паразит, присосавшийся к нашей памяти и сколотивший себе на этом капиталец. Нет, в самом деле, каков наглец!»

Он ощутил внутри сознания неприятное царапанье, словно там, в самой глубине мозга, сидела какая-то заноза. Что-то не давало ему покоя, что-то, связанное с этим сосновым лесом и временем. Помнится, у него было тридцать пять минут свободного времени, а потом… Что же потом?

Он рывком сел, бросил короткий взгляд на часы и резко развернулся на сто восемьдесят градусов, встав на одно колено и безотчетным движением схватившись за винтовку. В самое последнее мгновение его внутренний сторож поднял тревогу, заставив вспомнить, зачем он явился в этот лес. К сожалению, было поздно: черный «мерседес» был уже здесь. Он промелькнул мимо на огромной скорости — сверкающий, приземистый — и влетел на мост.

Для Абзаца это стремительное, длившееся не больше двух секунд движение выглядело как серия последовательно демонстрируемых цветных слайдов. Он даже слышал короткие щелчки, которыми сопровождалась смена кадров. Его взгляд превратился в дальномер, в мозгу бешено запрыгали светящиеся цифры, отсчитывая тысячные доли секунды. Руки плавно вскинули к плечу винтовку, большой палец толкнул рычажок затвора. Абзац видел, что безнадежно опоздал, но все-таки выстрелил и увидел, как пуля, которая должна была прострелить переднее колесо, пробила отверстие в тонированном стекле задней дверцы.

«Мерседес» резко затормозил, прошел несколько метров юзом, оставляя на асфальте дымящиеся черные следы, и замер посреди моста, развернувшись поперек дороги. Его дверцы распахнулись, и на асфальт, пригибаясь, выскочили трое охранников в белых рубашках и строгих черных брюках. Все трое щеголяли в галстуках, и именно галстуки почему-то взбесили Шкаброва больше всего. «Интеллигенты хреновы, — зло подумал он, передергивая затвор. — Только пенсне для полноты картины не хватает…»

«Интеллигенты» засели за бетонными перилами моста и открыли огонь. Абзац удивился: охранники палили наугад, но пули при этом ложились в опасной близости от его укрытия, словно он их притягивал. Он нервно затянулся сигаретой, выпустил дым через ноздри, и немедленно на него обрушился целый шквал свинца. Один выстрел был нацелен так точно, что пуля ударила в винтовку, едва не вырвав ее из рук. Шкабров зашипел от боли в пальцах и моментально протрезвел. Он выплюнул сигарету и поспешно упал на живот, вдавив тлеющий бычок в песок левым локтем.

— Кр-р-ретин, — прорычал он. — Пьяная тварь, философ доморощенный…

Охранники, прикрывая друг друга огнем и прячась за перилами моста, начали короткими перебежками продвигаться к его убежищу. Вокруг фонтанами взлетал песок пополам с прошлогодней сухой хвоей, сверху сыпалась кора и сбитые пулями ветки. Как на грех, дорога была пуста, словно дело происходило не в сотне километров от Москвы, а в глухой зауральской тайге. «А как было бы здорово, — подумал Шкабров, — если бы сейчас из-за поворота выскочила груженая фура и протаранила эту немецкую жестянку!»

Он прицелился и выстрелил. Неосторожно высунувшийся из-за перил охранник с размаху хлопнул себя ладонью по лбу, словно убивая комара, и исчез из виду. Абзац толкнул большим пальцем рычажок затвора и поймал в перекрестие прицела треугольник рубашки, белевший в фигурном просвете бетонных перил. Он увидел, что попал — в белоснежной ткани появилось темное рваное отверстие, — и повел стволом винтовки, отыскивая новую цель.