Проклятые - Эндрю Пайпер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 77
Перейти на страницу:

– Будь осторожен! Не сломай! – В ее голосе звучала такая неподдельная тревога за ледышку, какой я никогда у нее не слышал в отношении людей.

Когда я передал сосульку Эш, она бережно взяла ее на руки, словно ребенка, и понесла в гараж, где запрятала в морозильнике под пакетами со свиными отбивными.

Прошло несколько месяцев. Как-то по весне мы с нею вдвоем смотрели что-то по телевизору – полицейский боевик, в котором убийца использовал ледяные пули, чтобы прострелить череп своей жертвы. В луже крови, оставленной на полу, на месте убийства были найдены лишь капельки воды, что озадачило детективов. «Лед! – воскликнул обвинитель в ходе процесса. – Лед практически невозможно обнаружить!» Той ночью, отправляясь спать, Эш напевала эту строчку, словно припев из любимой песенки.

После той передачи я заметил, что она никогда не упоминает о сосульке, как, впрочем, и я. Хотя не было ни дня, чтобы я не думал об этом куске льда. Я представлял жгучую боль, которую испытаю, когда острая ледышка войдет мне в горло, пока я сплю. Ждал, что открою среди ночи глаза и увижу сестру, стоящую надо мной и держащую обеими руками сосульку, словно осиновый кол. И ее лицо при этом превратится в бесцветную маску (как это происходит всегда, когда она не притворяется), которая как раз наиболее полно отражает ее внутреннюю суть.

Затем пришло лето. Наступили долгие тягостные дни ожидания чего-то, что неотвратимо должно случиться.

И это случилось.

Я вышел во двор и направился в гараж в поисках какой-то ерунды, а вместо этого обнаружил собаку. Несколькими неделями раньше отец принес из службы помощи бездомным животным молодого лабрадора. Очередной жест, чтобы соответствовать норме.

Эш тогда все время слушала «Секс Пистолз», поэтому назвала щенка Сидом в честь Сида Вишеса.

День стоял жаркий, и вокруг тела Сида уже жужжали толстые синие мухи, словно искали, как бы залезть ему под кожу. Их привлекла кровь. Красная, густо-глянцевая, еще не запекшаяся. Она вытекала из глазницы собачьего черепа. Самого глаза не было…

Оскаленная морда щенка казалась улыбающейся. Словно он выполнил команду «Лежать!» или «Замри!», а теперь ждал, что ему скомандуют вставать.

Вокруг его головы растеклась лужа розовой воды. Я опустился на колени и дотронулся до лужи.

Все еще ледяная.

Одновременно с прикосновением родилась мысль, и она была озвучена, но не моим голосом, а голосом сестры.

Это никогда не кончится…

От нее пытались избавиться.

Конечно, самой Эш они это преподнесли иначе. Это называли «великолепной возможностью».

Вообще-то родители не могли себе позволить обучать нас в частной школе типа Крэнбрука, но отец сказал, что дело стоит того и неважно, во сколько нам это встанет. А Эшли он сказал, что для нее это «шанс изменить жизнь».

Нам тогда было тринадцать.

Я помню, как отец вез нас с сестрой в Блумфилд-Хилс, где мы должны были ее оставить. Я сидел впереди, Эш – сзади. Она не сопротивлялась, не спорила. Слез расставания не было ни с ее стороны, ни с нашей. Она просто сидела и смотрела на мелькающие за окном зеленые домики нашего пригорода, как они сменяются другими районами, более роскошными, и в уголках ее губ играла затаенная улыбка. Словно это была ее идея поехать учиться в другую школу.

После того как ей показали ее комнату, она закрыла за нами дверь без единого слова. А потом я отчетливо почувствовал, как неторопливо шагавший рядом со мной отец с трудом удерживается, чтобы не побежать к машине.

Отец повез меня к себе в офис. Мы проехали по Вудворд-авеню и через весь Детройт к центру «Ренессанс». Отец сказал, что ему нужно забрать у себя в кабинете какие-то документы, но на самом деле он просто не торопился домой, а хотел продлить ощущение праздника. Нас было только двое – я и он. Мы подшучивали друг над другом, папа рассказывал о своей молодости истории, которых я от него никогда не слышал. И вокруг нас сверкал огнями прекрасный город.

Я не уверен, что кто-то действительно думал, что это сработает. Однако в течение трех месяцев Эшли отсутствовала, она была где-то там, по дороге на Блумфилд-Хилс, и что-то вроде покоя снизошло на наш дом. Своеобразный курс реабилитации для ветеранов – мы трое были ранены, но с каждым днем нам становилось все лучше, мы набирались сил. Я обрезал волосы, и теперь всякий мог видеть мои глаза. Мама стала меньше пить. И даже попробовала приготовить биф «Веллингтон», его рецепт она нашла в кулинарной книге Джулии Чайлд, к которой не прикасалась много лет. Это осталось самым вкусным воспоминанием в моей жизни.

Иногда я думал о сестре и напоминал себе, что Эшли никогда не делала мне прямого зла. Угрозы, манипуляции, запугивание – это да. Но со мной она никогда не вела себя так, как с остальными. Я был единственным, кого она щадила, кого допускала к себе; просто она не умела любить. И когда я рассуждал обо всем этом, ощущение счастья моментально уступало чувству стыда. Но все-таки жизнь без сестры дарила свободу, открывала безграничные горизонты, и я только сильнее желал заглянуть за них как можно дальше.

А потом я однажды пришел домой из школы и увидел отца. Он стоял посреди кухни с багровым лицом и молча читал письмо. Рядом на полу валялся конверт с печатью школы Крэнбрук, и я понял, что Эшли дома, что мы никогда не попытаемся снова отправить ее назад, а за первую свою попытку избавиться от нее мы все будем наказаны.

Ее исключили из школы. Это все, что отец сказал по этому поводу, хотя в письме содержалось значительно больше информации. Перечислялись специфические проступки, которым не нашлось названия. Пока отец все это читал, выражение его лица менялось на глазах. Черты осунулись, оно помертвело.

Отец закончил чтение, сложил письмо несколько раз – так, что получился прямоугольник размером не больше визитки. И покинул дом, сжимая письмо в руке.

Когда я поднялся по лестнице, дверь в комнату Эш была открыта. Это означало приглашение зайти, что случалось крайне редко. Она сидела на краешке кровати и спокойно что-то записывала в свой дневник.

Почувствовав мое присутствие, Эшли подняла на меня глаза. На ее губах появилась недовольная гримаса. Веки накрашены так, что тени больше напоминали синяки. Она моргнула и произнесла:

– Скучал без меня?

Глава 3

После неудавшегося эксперимента с Крэнбруком наша семья продолжала или, по крайней мере, пыталась жить как прежде. Проще говоря, мы жили с обостренным предчувствием «по-настоящему плохих событий», которые, как мы знали, скоро произойдут.

За месяцы, пока мы с Эш взрослели, наши различия стали еще более глубокими. Моя нелюдимость превратилась в состояние хронического перформанса – своеобразную форму ухода от действительности, вроде той, которую мы наблюдали однажды в телепередаче, когда индийский мудрец забрался в пластиковый ящик и оставался там несколько дней, ни с кем не разговаривая и не двигаясь. Что касается Эш, то ее очарование и привлекательность для окружающих только усилились, а внутреннее бессердечие, заметное лишь нам, обострилось. Это ни в коем случае не было следствием пубертатного возраста. Она не взрослела в общепринятом смысле. Она становилась кем-то еще. И хотя мама, отец и я никогда открыто не обсуждали, что происходит с Эш, думаю, мы все трое смутно, с нарастающим ужасом представляли, какие нечеловеческие формы это может принять.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 77
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?