Проклятые - Эндрю Пайпер

– Почему ты заговорил обо всем этом? Знаешь кого-нибудь, кто побывал там же, где и Вайлет?

– Нет, вовсе нет! – солгал я. – Просто собираю материал для своей следующей книги.

Лайл Кирк, конечно, может напиваться в одиночку и иногда производит впечатление немного чокнутого, но он неглупый парень.

– Жду не дождусь, чтобы почитать, – кивнул он.

Мы с сестрой умерли в день, когда нам обоим исполнилось шестнадцать.

Мы были близнецами, хотя при первом взгляде на нас вы вряд ли догадались бы об этом. Эшли обладала осанкой танцовщицы, и в каждом ее жесте читалась уверенность, будто все ее действия были частью утонченного, но властного перформанса, предназначенного собрать всех вокруг и заставить смотреть. Я, напротив, старался спрятаться за длинной челкой, опускавшейся ниже глаз, а когда входил в помещение, сразу искал ближайший угол, предоставляя своей сестре право находиться в центре внимания. Если бы вы познакомились с нами раньше, то сказали бы, что жизнь сделала свой совершенно отчетливый выбор в пользу одного близнеца за счет другого. И когда смерть пришла за нами, она выбрала Эшли вместо меня, сжала ее в своих объятиях, а меня отвергла и выбросила обратно в мир, который стал мне незнакомым, потому что в нем больше не было сестры.

До того дня, когда нам исполнилось шестнадцать, мы всю свою жизнь жили в одном и том же доме. Самом лучшем доме на одной из лучших улиц Ройял-Оук. Впрочем, в обоих случаях это было верно лишь отчасти. Местных жителей называли «роялистами» (потому что мы именовали свой район просто «Ройял»), а местные бизнесмены, рекламируя свою продукцию, использовали слоган «Будь лоялистом к роялистам». Ройял вообще был очень приятным районом, не менявшимся в своей скромной сдержанности; здесь не было чудовищных модерновых памятников, магазинов известных торговых сетей или новых пригородов, протянувшихся на многие мили вдаль от Детройта. Большинство семей, среди которых мы росли, принадлежали к золотой середине среднего класса, умевшей профессионально переживать взлеты и падения, и к немногим мелким торговцам, предпринимавшим все что можно, чтобы перебраться к северу от 8-й Мили. Однако по сравнению с большинством соседей мы были особенными. Не из-за денег, а потому, что у нас была Эш. Девочка, которая, как все говорили, могла стать моделью, актрисой, а может, когда-нибудь и президентом Соединенных Штатов.

Эшли Орчард являла собой величие Ройял-Оук. Эшли с великолепными отзывами педагогов и отличным табелем успеваемости, занимающая самое высокое место в почетном списке выпускников, удостоенная в обзоре «Детройт Фри Пресс» отдельной оценки за «восхитительную сцену» в пьесе «Тайны Тихого океана», поставленной в старшей школе Дондеро. Причем в настоящей, обычной жизни она всегда была только Эш.

Прекрасная Эш! И все же красота ее была того сорта, когда хочется сказать: «Она великолепна, но…»

Наш отец о подобной красоте говорил: «угрожающая». Черты лица Эшли, пропорции тела, все ее внешние данные, взятые по отдельности, были чрезмерно прелестны, но если брать в целом, то она казалась инопланетянкой, продуктом генетической мутации – чрезмерно широко расставленные слишком голубые глаза, поразительно длинные конечности и пальцы.

Увидев нас вместе с Эш, вы бы непременно решили, что перед вами счастливая семья. Однако стены нашего дома на Фарнум-авеню скрывали одну тайну. Мои отец и мама, а также я совершенно точно сознавали, что с нами живет чудовище, пусть даже фотогеничное и прекрасно образованное. Мы опасались ее, но ничего не могли с этим поделать, поскольку она была всего-навсего девочкой, одной из нас, и носила нашу фамилию.

Поэтому каждый старался решить проблему по-своему. Отец скрывался от нее на работе, уходя утром как можно раньше и возвращаясь все позже и позже по вечерам. Он работал управленцем в офисе «Дженерал Моторс», расположенном в центральной башне центра «Ренессанс», где компания арендовала один этаж у отеля «Детройт Мариотт», занимавшего все остальные 72 этажа. Из окон на 42-м этаже открывался вид на реку, и с этой высоты отец мог видеть вдали Канаду и табачные плантации на ее территории. За год до гибели Эш он пару раз в неделю даже оставался ночевать на работе и спал на диване в кабинете. Прятался.

Наша мать, по ее собственному определению, была «домохозяйкой». Однако в действительности она больше протестовала против постылой обыденности, и протест ее выражался в том, что она, заткнув уши, могла спать целыми днями, пить без удержу шерри с утра до вечера, а к тому моменту, когда мы переступали порог дома после школы, превращалась в зомби, нализавшись шардоне. Иногда я находил ее в бессознательном состоянии под кроватью или на цветочной клумбе в садовых перчатках, с ножницами для обрезания веток или поливочным шлангом в руках. Однажды я обнаружил ее в ванне, наполненной холодной водой. Мать была жива, хоть и не подавала признаков жизни. Она оказалась на удивление тяжелой, когда я попытался совершить невозможное: вытащить ее из ванны, одновременно стараясь не прикасаться к ее обнаженному телу. В конце концов мы оба рухнули на банный коврик.

– Спасибо, Дэнни, – сказала она, когда наконец смогла говорить, после чего, придерживаясь за стены и стараясь сохранить чувство собственного достоинства, удалилась в свою комнату. – Эт-то был-ло благородно с твоей стороны.

Она умерла за два года до смерти Эш. «Несчастный случай» – так назвали это происшествие, когда обнаружили, что она в очередной раз напилась и захлебнулась в ванне. Собственно, не было нужды искать других объяснений. Папа в тот день поздно пришел с работы и нашел ее. Жена смотрела на него широко раскрытыми глазами из-под воды.

Ее мучила не банальная депрессия, которая иногда наблюдается у жителей городских окраин, она страдала от ужаса и старалась избавиться от него единственным доступным ей способом. А еще причина заключалась в знании того, что лежит в основе этого страха, и ожидании, что мы тоже заметим его и поможем преодолеть. Думаю, мама испытывала чувство вины. Раскаивалась, что именно она помогла Эш явиться в этот мир.

А что такого делала Эшли? Почему собственная мать могла желать, чтобы эта девочка вообще не родилась?

Дайте я вам кое-что расскажу. Это будет такая совсем короткая и жутковатая история.

Однажды зимой, когда нам с Эш было по двенадцать лет, после внезапных заморозков выдался яркий, солнечный день: тающий снег на мокрых улицах, звон капели с карнизов, знакомо? Уже на следующее утро мороз вернулся. Тротуары и проезжая часть превратились в настоящие катки. А на каждой крыше повисли длинные и острые, словно копья, сосульки.

– Прямо как зубы чудовища! – сказала Эш, увидев их.

Когда мы вернулись из школы, сосульки еще висели, но прогноз погоды обещал потепление в течение недели.

– Надо сохранить хотя бы одну, – сказала Эш. – Они слишком красивы, чтобы просто умереть.

Она заставила меня принести стремянку. Когда я вернулся, она указала на сосульку, которую выбрала, и приказала забраться на лестницу и достать ее.