На что способна умница - Салли Николс

Их дом, республика уюта и беспорядка, был полон книг, музыки и зажигательных идей. Миссис Торнтон: вегетарианка, суфражистка, пацифистка, квакерша и сторонница фабианства, сочувствовала большевикам и верила, что женщинам нужна более удобная одежда. За матерью и дочерью присматривала их экономка миссис Барбер, которая «ходила» за миссис Торнтон с тех пор, как та была еще новобрачной, и выслушивала ее идеи чуть обиженно, но безропотно. Миссис Торнтон подсовывала ей бесчисленные брошюры и статьи, в которых доказывалась польза чечевицы и вигны для пищеварения, но экономка упорно оставалась при своем мнении.

«Вам, конечно, виднее, дорогая, — словно говорила она, — но разве плохо иногда съесть славную отбивную?»

Совсем крошкой, пяти или шести лет, Мэй старательно наклеивала марки на конверты в помощь делу суфражисток, подолгу просиживая в помещении Международного альянса за избирательные права женщин. Ее семилетнюю, в белом батистовом платьице и с плакатом «За домашний очаг», сфотографировали возле Букингемского дворца. В возрасте десяти лет она познакомилась с Гербертом Уэллсом, пожала ему руку и с живым интересом спросила, действительно ли он считает, что на Марсе есть люди.

А сейчас миссис Торнтон продолжала читать письмо и хмуриться.

— Дорогая, тебе очень хочется побывать сегодня вечером у Альберт-холла? — спросила она. — Потому что я бы лучше послушала Сильвию Панкхёрст. Что скажешь? Ты не против?

Мэй удивленно отвлеклась от своего завтрака. Они с матерью принадлежали к суфражисткам, но не воинствующим, добивались права голоса, но не прибегали ради этой цели к насильственным методам. Воинствующие суфражистки, или «суфражетки», как их называли, били камнями окна, резали картины в Национальной галерее, взрывали бутылки с зажигательной смесью в пустых домах. Миссис Торнтон считала, что подобные действия вредят кампании в целом — кому захочется, чтобы его причисляли к этим буйнопомешанным особам? Она предпочитала действовать такими мирными средствами, как петиции, марши и статьи в прессе. Суфражетки презрительно относились к таким женщинам, как миссис Торнтон, указывая, что все эти методы почти безуспешно применялись в течение сорока лет, пока в борьбу не включилась Эммелин Панкхёрст.

Сильвия Панкхёрст, дочь Эммелин, была социалисткой. Она жила неподалеку от дома Торнтонов и руководила суфражистским движением женщин Ист-Энда.

— Мисс Тампстон дала мне весьма любопытную статью, которую мисс Панкхёрст написала для их газеты, — продолжала миссис Торнтон. — Она считает — и, думаю, не без оснований, что наше движение слишком увлечено вербовкой сторонниц из среднего класса и вместе с тем оставляет без внимания борьбу женщин из рабочих кругов. Естественно, ее методы я не одобряю, но с местными женщинами она добивается поразительных успехов. Вот я и подумала, что надо сходить к ним и приглядеться, — а тебе не хотелось бы?

— Как скажешь, — ответила Мэй, которой всегда нравилось заниматься чем-нибудь вместе с мамой.

Мать улыбнулась ей:

— Ну, а теперь собирайся, а то опоздаешь в школу. Только поцелуй меня перед уходом.

Мэй вскочила с места. Все ее мысли уже были поглощены предстоящим днем: уроком гимнастики, раздачей проверенных контрольных по географии, размышлениями, будут ли разговаривать друг с другом Барбара и Уинифред.

Она понятия не имела, что предстоящий вечер перевернет ее жизнь навсегда.

— Слышу! — Кезия Коллис вскочила с постели.

— Это они? — спросила Хетти. Она как раз надевала через голову пижаму, поэтому вопрос прозвучал невнятно.

Просунув руки в рукава, она поправила плечи, одернула подол и подбежала к двери. Из коридора доносились голоса, на лестнице прозвучал веселый смех Тедди. Хетти казалось, что, даже дожив до ста лет, она все равно не спутает смех Тедди ни с чьим другим.

Тем вечером должен был состояться массовый суфражистский митинг у Альберт-холла. Ивлин сказала маме, что идет на лекцию в школу.

— Об искусстве прерафаэлитов, — беззаботным тоном пояснила она. — Поэтому я позвала и Тедди — надеюсь, ты не против?

Хетти перебежала через площадку лестницы и повисла на перилах.

— Ивлин! Тедди! — позвала она. — Что было? Идите скорее, нам не спится!

Ивлин, развязывавшая шарф, на миг замерла, подняла голову и слегка нахмурилась. Как бы Хетти не испортила все разом, разболтав маме, где побывали они с Тедди. Но прежде чем она успела ответить, в коридор вышла миссис Коллис.

— Хетти! Вы с сестрой еще не в постели? Ума не приложу, как можно битых полчаса переодеваться в пижамы. Чем, во имя всего святого, занята мисс Перринг?

Мисс Перринг была гувернанткой младших девочек. Все три дочери семейства ходили в школу, но остальные заботы о них, начиная с сопровождения по дороге из школы и заканчивая помощью с уроками и штопкой носков, были возложены на мисс Перринг.

При виде мисс Перринг, худенькой и серенькой, возникало впечатление, что все блага жизни обошли ее стороной. Дети относились к ней с безотчетным пренебрежением.

— О, было бы очень жаль, если бы они уже лежали в постели, — заговорил Тедди. Он запрокинул голову и одарил своей самой обаятельной улыбкой Хетти, которая наклонилась через перила так низко, как только получилось, и длинные волосы спрятали ее лицо. — Как же я мог явиться с визитом и не поздороваться с юной Генриеттой? — И он взбежал по лестнице, шагая через две ступеньки, а она ждала его на площадке, широко и глуповато улыбаясь.

Двенадцатилетняя Кезия, миниатюрная, крепкая и энергичная, с возмутительной снисходительностью относилась к пухленькой, похожей на мышку десятилетней Хетти — самой младшей в семье.

Обеим было нестерпимо любопытно узнать, как прошел митинг у Альберт-холла, но их мнение о суфражистках оставалось неопределенным: Кезия считала, что правильно они не позволяют мужчинам командовать собой, — вот если бы еще они чуть больше времени тратили на то, чтобы не одеваться так безвкусно! Хетти полагала, что женщины, конечно же, должны иметь право голоса, и если Тедди и Ивлин поддерживают их, значит, так можно, но разве пристало леди швырять чем-нибудь в окна?

Что касается Тедди, он побывал на митинге не по своей воле. У него уже состоялось несколько пламенных разговоров с Ивлин о суфражистках, и в тот вечер он согласился сопровождать ее из-за тревожного ощущения, что школьницу не следует отпускать в одиночку на политический митинг. Пожалуй, думал он, ему вообще стоило бы запретить Ивлин иметь общее с этими женщинами. Но что-то в его душе решительно восставало против подобного запрета. Когда-нибудь они с Ивлин поженятся, если это событие хоть как-то зависит от него, и он вовсе не желал, чтобы его брак стал традиционным викторианским, в котором жена полностью подчиняется мужу. Ему хотелось отношений на равных — в той мере, насколько это возможно.

Вот тут-то и возникала загвоздка. Равными они с Ивлин не были. Во многих отношениях она оставалась ребенком, взращенным в тепличных условиях. Ей не позволяли читать газеты. Не позволяли общаться с юношами — разумеется, кроме Тедди, — и он был почти уверен, что рассказать ей, как на самом деле устроена жизнь, вовсе некому. Тедди прекрасно понимал, что миссис Коллис доверила ему присматривать за ней и ждет от него отнюдь не разрешения общаться с женщинами, которые бьют стекла бутылками с зажигательной смесью.