Книга Вина - Роман Светлов

Античные поэты неоднократно связывали Диониса и Эрота. Уже упоминавшийся Мелеагр из Гадары писал:

Александрийский поэт Каллимах (III в. до н. э.) вторит ему:

В античном сборнике анакреонтической поэзии (названной так в честь древнего поэта Анакреонта, жившего в VI–V вв. до н. э. и восхвалявшего жизнь в радости и любви) подобная тема вообще доминирует:

В переводе Г. Р. Державина «анакреонтика» звучит не менее интересно:

* * *

Смысловое пространство симпосия требовало от его участников игры. Даже самый рассерьезный участник превращался под воздействием Диониса в Homo ludens, Человека играющего. Предметом игры было вино, ценой победы – любовь и признание. Ради одной из таких забав в пиршественный зал вносили большой, наполненный до отказа бурдюк (мех) с вином. На него требовалось забраться и удержаться. Для пущего интереса его смазывали оливковым маслом. Эта своеобразная коррида пародировала древние критские игры с живыми быками и намекала на то, что «наполненному вином» требуется немалое искусство, дабы сохранить равновесие. «Скачки на бурдюках» также позволяли похвастаться своей ловкостью и силой.

Среди постоянных развлечений эллинов и римлян на пиру назовем и жонглирование чашами с вином. Современные требования «выпить стопку с пятки» или «с локтя» – ничто в сравнении с теми упражнениями, которые устраивали в древности. На вазах мы видим изображения киликов, котил, кратеров и даже амфор, которыми без видимых усилий жонглируют танцующие симпосианты. Они держат их внешней стороной кистей рук, коленями, локтями, пятками, плечами, зубами, животом. Плутарх в «Застольных беседах» рассказывает: «Так, на одном симпосии, чтобы уколоть академика [в данном случае – философа, принадлежавшего к Академии Платона] Агаместора, у которого одна нога была сухая и увечная, предложили, назначив пеню за невыполнение, всем выпить кубок стоя на правой ноге; когда же очередь сделать назначение дошла до Агаместора, он предложил всем выпить так, как он покажет; затем, взяв небольшой глиняный сосуд, он всунул в него свою увечную ногу и в этом положении осушил кубок, остальные, признав себя неспособными повторить это, должны были платить пеню». Увечье помогло находчивому академику – даже в подобных печальных обстоятельствах тело оставалось прекрасным орудием для забавы с вином.

Другая игра, коттаб, имела прямой любовный смысл. Суть ее заключалась в том, чтобы посвятить остатки вина на дне своей чаши предмету воздыханий. Для этого она особым образом закручивалась, после чего струйка вина направлялась в некий объект. Им становилась обычно чаша другого участника (или гетеры-участницы) пира. Часто игра усложнялась – на поверхность вина в стоящем перед пирующими кратере помещались ореховые скорлупки. Они свободно плавали там, пока кто-либо из симпосиантов не топил их «любовным посланием» из своей чаши. При этом называлось имя возлюбленного, в честь которого и совершался бросок «частички души». Наиболее ценился полет струйки вина по высокой, изящной траектории.

Для пущего развлечения придумывали специальные устройства, которые позволяли еще более разнообразить эту игру. Например – установленные на высоком «подсвечнике» фигурки крылатых фаллосов, при попадании в которых раздавался звон колокольчика. Можно с полной уверенностью утверждать, что подобная забава была еще и проявлением любовной магии: победитель мог рассчитывать, что его подношение умилостивит Эроса и смягчит сердце объекта страсти.

* * *

Вино испытывало не только ловкость человека, но и его натуру. Поэт Феогнид (VI в. до н. э.) говорил: «Только герой безупречный, выпив немало вина, глупость не скажет потом». Философ Гераклит верил, что «невежество и так трудно прятать, а за вином еще труднее». Эсхил вторил ему: «Душа видна в хмелю – как облик в зеркале». Ксенофонт Афинский предостерегал в своем «Домострое»: «Человека, невоздержного в употреблении вина, не сделаешь заботливым: пьянство заставляет его забывать обо всех нужных делах». И Платон утверждал, что вино обнаруживает нравы. В диалоге «Законы» он задавал, в сущности, риторический, вопрос: «Можем ли мы назвать какое-нибудь другое удовольствие, кроме испытания вином и развлечениями, более приспособленное к тому, чтобы сперва только взять пробу, дешевую и безвредную, всех этих состояний, а уж затем в них упражняться?» Наблюдение за пирующими, их речами, поведением позволяет опытному человеку постигнуть природу каждого из этих людей. Платон требует такого испытания, дабы знать, можно ли доверять педагогам детей, правителям – народ, полководцам – солдат.

Древние владыки неоднократно использовали пир как средство вызнать тайные помыслы своих подданных. Вино, словно философия или искусство оракулов, тайное делало явным, скрытое – общеизвестным. Оно преобразовывало имена, показывая их внутреннее звучание. Гай Светоний Транквилл в своем жизнеописании Цезаря Тиберия упоминает шуточный пример такого преобразования: «Еще юнцом его [императора Тиберия] называли в лагерях за беспримерную страсть к вину не Тиберием, а „Биберием“, не Клавдием, а „Калдием“, не Нероном, а „Мероном“». Прозвища Тиберия обыгрывают звучание его имен: он происходил из рода Клавдиев, а отца его звали Нерон. «Биберий» означает «Выпивоха», «Калдий» – «Любитель подогретого вина», «Мерон» – «Тот, кто пьет неразбавленное вино».

Иногда кровь Диониса действительно становилась вестником богов. Когда отец Октавиана Августа, будущего императора, гадая о судьбе своего сына, плеснул вино на алтарь, горевшее там пламя взметнулось выше кровли. По сообщению Светония («Жизнь Цезаря Августа»), подобное предзнаменование получал только Александр Македонский.

Порой кровь Диониса и кровь человеческая объединялись в одной жертвенной смеси. Геродот рассказывает просто-таки шекспировскую историю, в которой вино и кровь играют важнейшую роль.