Избранная и беглец - Оливия Штерн

Боль и тошнота медленно отступали. Он поднялся, прошелся туда-сюда по тесному помещению, снова глянул на закрытую дверцу.

— Что там? — спросил у корабля, указывая на интересующий объект.

— Одежда и оружие, — прошелестело в ответ.

— Открывай.

Он заглянул в подобие маленькой кладовки с трепетом человека, откопавшего старинный сундук. Содержимое не разочаровало: несколько легких, но прочных комбинезонов, совершенно новых, затянутых в упаковочную пленку. Две винтовки и с десяток зарядных капсул к ним, светящихся ядовитой зеленью. Оллин с удовольствием покрутил винтовку в руках. Нейротренажер, конечно, позволяет научиться стрелять, причем с вполне реальными ощущениями, но в искусственной реальности и близко не испытаешь ощущений прикосновения к матовому, чуть шершавому сверхпрочному пластику приклада. Оллин провел подушечками пальцев по хромированному стволу винтовки, покачал головой. Наверное, это выглядит со стороны странно и смешно, когда здоровый двадцативосьмилетний мужчина сперва радостно щупает брикеты с едой, а йотом — винтовки. Он поймал себя на том, что не прочь точно так же, тактильно, обследовать всю кают-компанию. А что будет, когда наконец встретит гуманоидов? Их тоже будет ощупывать и обнюхивать?

Оллин вздохнул, с сожалением отставил винтовку и взялся за одежду. Графитово-серый, тускло блестящий комбинезон был сшит из довольно тонкой, шелковистой на ощупь ткани и пах новым пластиком. Оллин кое-как натянул его на себя, штанины и рукава оказались коротки, но уже через несколько минут, нагревшись от тепла тела, ткань как будто растянулась, и плотные манжеты удобно сели на запястья. На рукаве костюма Оллин прочел: «Делайн инкорпорейтед».

Вот бы узнать, это производитель костюмов? Или же люди, пришедшие убивать, имеют непосредственную связь с этим Делайн?

«А если Делайн — это тот, кто хотел тебя убить? Или, что еще хуже, тот, кто всю жизнь продержал тебя взаперти, словно зверушку? Что тогда?»

Оллин невольно улыбнулся.

Тогда… о, тогда господину Делайну не поздоровится.

— Рекомендую пристегнуться, — произнес корабль, — гиперпрыжок в процессе подготовки. Точка выхода — орбита планеты Эрфест.

* * *

Эрфест с орбиты казался совершенно необитаемой планетой. Никаких вмешательств человека, что есть — все сотворила природа. Оллин, полулежа в кресле и гоняя во рту найденный мятный леденец, пролистывал корабельный планшет на предмет сведений об Эрфесте, и чем больше листал, тем больше планета ему нравилась.

Никаких привычных технологий.

Даже радиосети нет.

А что еще нужно человеку, который хочет стать незаметным хотя бы на время?

Ни фабрик, ни мануфактур. Развитие цивилизации… Да и нет ее в том понимании, к которому привык Оллин. На клочке одного материка планеты нечто вроде первобытно-племенного строя. На другом, побольше — государство с централизованным управлением, занявшее обширную плодородную долину в дельте большой реки. И в долине, зажатой в кольце гор, — феодализм с присущей ему раздробленностью и мелкими дрязгами между царьками. И никаких вам терраполисов, и никаких индустриальных зон. Жалкие людские поселения в тисках здешней суровой природы. Шаг вправо — лес и хищные звери, шаг влево — голые скалы, шаг еще куда-нибудь — пустыня. Да и какие здесь люди… Оллин хмыкнул. Так, что-то вроде примитивных зверушек. Знания убогие, и вся жизнь убогая и короткая.

Такая же убогая, как у него самого.

Оллин прищурился на развернутую трехмерную карту Эрфеста. Можно было сесть где-нибудь в укромном уголке планеты так, чтоб никто и никогда не увидел. Но ему хотелось… неуемное, возможно, глупое желание — увидеть других людей. Не на экране, а вживую. Пусть грязных, примитивных, но все-таки живых. Настоящих.

И он решился. Та часть мира, где люди развились до состояния феодализма, лежала ближе к северному полюсу планеты. Там всюду были кудрявые шапки лесов, в нескольких местах разбитые невысокими горными хребтами. Блестели узкие синие ленты рек и небольшие плошки озер. Оллин потянул на себя изображение, меняя масштаб. Одно место ему особенно приглянулось — река, озеро. На одном берегу озера, том, что высокий и обрывистый, — вроде как город, нагромождение каменных строений, а на другом близко к воде подступает вековой лес, среди которого выглядывает холм с лысой вершиной. И Оллин подумал, что склон холма смотрится вполне дружелюбно. С одной стороны, вряд ли люди будут ходить туда сквозь лесную чащу. С другой — сам он, обратившись, вполне может добраться до озера, а там и до города рукой подать.

Оллин пощелкал переключателями. Он все не мог нарадоваться, что в свое время у него хватило ума накачать себе программ-нейротренажеров, а потом обучиться на них не только управлению небольшим кораблем, но и основам информационных операций, и некоторым приемам рукопашного боя. Нейротренажер обеспечивал полное погружение в действительность. Даже пинки, получаемые от врагов, потом неделями ныли и сходили уродливыми сизыми пятнами.

А теперь вот — хвала милосердной Лакшми — все это пригодилось.

Единственное, пожалуй, что немного беспокоило Оллина, так это отсутствие денег. Рано или поздно ему придется дозаправлять корабль. Не будет же он торчать на этой планетке, населенной примитивами, всю жизнь? Впрочем, нужно поискать. А вдруг кто-нибудь оставил карточку с федеральными кредитами?

Между тем корабль едва ощутимо задрожал, входя в плотные слои атмосферы. Где-то загудели генераторы охлаждения, зашумели тормозные двигатели. Поверхность Эрфеста стремительно приближалась. Зелено-синяя, чистая, как будто умытая. Уже перед посадкой Оллин заметил, что верхушки деревьев колышутся легкими волнами. Это означало, что там, снаружи, ветер. И отчего-то снова кольнуло застарелой болью. Там, где его держали, никогда не было ветра. Была только упругая теплая медуза с великолепным интеллектом. Аси. Видение, ком обугленного силикона с дрожащими проводками и тонкими пружинками, намертво впечаталось в сетчатку, и Оллин с тоской подумал о том, что вот — садится он на незнакомую, но хотя бы невраждебную планету, а сердце все равно ноет, и ноет противно, и руки вспоминают прикосновения к мягким ребристым щупальцам. Воспоминания въелись намертво, не вытравить их, не стряхнуть в дорожную пыль. И глазам горячо и больно, щиплет их противно, а из горла рвется тоскливый вой.

«С ума сошел, — вяло ворочались мысли под стенками черепа, — ты наконец свободен. Чего теперь разнылся? Ассистента пожалел? Так ему даже больно не было».

Но какая-то иррациональная часть сознания нашептывала, что — было. Потому что если Аси не мог ничего чувствовать, то не гладил бы по голове плачущего мальчугана, осторожно и трепетно обнимая щупальцем за плечи и прижимая щекой к холодному овальному экрану.

Лес, холм надвинулись на панорамное окно почти мгновенно. Корабль выпустил посадочные упоры, и шум двигателей стал глохнуть.

Полет окончился.

…Добропорядочные жены не убегают от мужей в лес. Добропорядочные жены предпочитают терпеть побои и прятаться по пыльным углам, словно крысы. И ведь на самом деле неясно, что хуже — несколько свежих синяков и выбитые зубы или Проклятые, что тенями бродят среди старых дубов.