Последний дневник о Земле. Рассказ - Константин Сергеевич Максимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В итоге микро трещину нашли, завтра будем ремонтировать герметиком (похож на эпоксидную смолу, по моему мнению).
Сутки сто тридцать первые.
Пару суток датчики молчат, пока считаем, что проблема разгерметизации модуля Звезда решена.
Сто пятьдесят седьмые сутки.
— Как вы думаете, почему они не отвечают, не выходят на связь? — спросил сегодня Роберт
— Возможно все погибли — предположила Джесс (по ее задумчивому виду было понятно, что мыслями она была далеко и ответила на автомате, даже не продумывая ответ).
— Вряд ли. Как говаривал доктор Малькольм, жизнь найдет себе дорогу, — ответил Семен, — они не могли погибнуть все.
— Согласен, ни одна модель ядерной зимы не предполагает тотальной гибели человечества. Но почему же они молчат? — снова задумался Роберт.
— Массы ядерной пыли и копоти в атмосфере могут создавать такие помехи, что связь не проходит? — спросил я. Мне не ответили.
— Боб, а может им просто не до нас? — грустно сказала Джесс, уже оторвавшаяся от своих глубоких размышлений, — Они там сейчас выживают. Гражданские скорее всего забыли про МКС (они и до ядерных ударов не особо помнили). А ученые и военные, которые непосредственно должны были возвращать нас с орбиты, точно уничтожены.
— Наверное так и есть.
Почему-то после рассуждений Джесс, мне вновь стало так тоскливо. Очередной раз накатило ощущение собственной ненужности. Нас бросили и забыли. Очевидно же, что все военно-космические объекты попали под раздачу в ядерной войне, как и основные институты, дата-центры и станции связи.
Мы нелюбимые дети Земли. Но для чего-то же мы здесь выжили?
Я устал в очередной раз это обдумывать и ушел на тренажеры.
Сутки сто шестьдесят восьмые.
Тренировки каждые сутки, несмотря на скудный рацион. Я так спортивно никогда в жизни не выглядел, жировой ткани мало, сплошные подсушенные мышцы.
Сто восьмидесятые сутки.
Семён собрал нас всех вместе во время пересменки (когда все члены экипажа не спали). И выложил мысли, которые, явно давно, созрели у него в голове:
— Я останусь здесь. Это решено. Мне незачем жить. Я уже давно сам с собой разговариваю, скоро жену и дочь наяву видеть начну… "Я больше не хочу жить", как говаривала наша коллега Канэ, — на этой фразе Семён попытался выдавить из себя подобие улыбки, — Провожу вас, пару недель послоняюсь по станции, всё здесь аккуратно законсервирую и что надо отключу. А потом уйду в свой последний spacewalk (как называете это вы, американцы). Сделаю это поэтично… Вектором вверх от планеты, под "What a wonderful world" в наушниках. Как-то так.
Монолог Семёна слушали молча, спорить никто не стал. Мест в Союзе только три. Один должен остаться. Да и чья смерть в итоге окажется легче — непонятно. Но Семён свою смерть уже во всём распланировал. Остальным же выпала доля рискнуть высадиться на Землю. Как-то так.
Сутки сто восемьдесят один.
На шестой месяц в облачном слое стали проявляться уже крупные просветы (мелкие просветы появлялись уже с пятого месяца, появление самого первого мы даже отпраздновали, да я в дневник не записал). Но разглядеть что-то на планете не представляется возможным. Это похоже, как смотреть на планету через темные очки. Неисчислимое количество мелких частиц копоти и сажи присутствует в верхних слоях атмосферы (независимо от облаков) и не торопится оседать, создавая описанный эффект. Однако, хоть и смутно, теперь проглядываются очертания материков.
Сто восемьдесят третьи сутки.
Посмотрел "Планету обезьян", старый американский фильм, 1968 года, много думал… (всегда мечтал написать такую фразу в дневнике).
Но в действительности, после просмотра этого фильма становится тревожно. Нас, как и его героев, ждет возвращение на Землю из космоса. Как и герои фильма, мы не узнаем свою планету, которую человечество тоже потеряло (возможно).
Сутки сто восемьдесят шестые.
Последние месяцы еда совсем однообразная, осталось всё самое пресное и невкусное. Витамины тоже кончились… Хорошо, хоть есть салат, который умудряется выращивать Джесс. Редко, но мы едим настоящую зелень.
Сто девяносто седьмые сутки.
Сегодня увеличивали высоту орбиты МКС. Особой потребности нет, так как столкновения с чем-либо не ждали, просто решили, что до консервации станции надо это сделать. "Чтобы подольше потом падала" — озвучил Семён.
Хотя я не верю в то, что мы (люди) успеем вернуться на МКС до ее падения.
Двести двадцать шестые сутки.
После почти восьми месяцев на МКС, завтра мы вылетаем на Землю. Прилетел я сюда космическим туристом, отчаливать буду уже космонавтом.
Траекторию полета и программу снижения рассчитали примерно так, чтобы приземлиться в центральной Африке. По нашим предположениям, этот регион был наименее подвержен ядерным бомбардировкам, также это теплый регион, в котором ядерная зима должна быть слабее. Плюс мы надеемся, что там сохранились животные и растения необходимые для нашего выживания. Пока и если, мы не найдем там людей.
Кроме снижения объемов мышечной и костной ткани, мы столкнемся еще с одной проблемой при прилете на Землю. Наш ослабленный иммунитет. Космическая радиация его основательно подъела, а с учетом того, что ждет нас на планете, фактор ослабленного иммунитета снижает наши шансы на выживание (итак скромные).
По моим ощущениям, возвращение домой, в текущих условиях, больше похоже на высадку на чужую, неизведанную и враждебную планету. Мы смутно представляем, что нас ждет, условия приземления не очевидны и экстремальны. Помощи, скорее всего, не будет. Сейчас мы даже не знаем, осталась ли жизнь на той планете, на которую мы собираемся приземлиться.
Мы готовимся в экспедицию первопроходцев, в неизведанный мир.
Я на всякий случай сделал фотоснимки своего дневника и загрузил их в компьютер на МКС, бумажный оригинал полетит со мной и, кто знает, может я его когда-нибудь продолжу.
Если вы найдёте мой дневник, а меня уже не будет в живых, то постарайтесь сохранить и донести до других мысль о том, насколько хрупок наш Мир, наш общий дом. Я многое отдал, чтобы увидеть его красоту с самой высшей точки, доступной человечеству, но так произошло, что я увидел и его гибель с этой высоты. С самого безопасного зрительского места. И это было и страшно и больно одновременно, смотреть и видеть, как наш такой огромный, такой сложный и потребовавший стольких трудов, Мир был разрушен за считанные часы.
Человечество выживет (а
