Иногда Карлсоны возвращаются - Фридрих Незнанский

Для Алексея Петровича не было новостью, что для многих работников российской правоохранительной системы главное – осудить. Абы кого. Это повышает процент раскрываемости преступлений, что благотворно сказывается на зарплате и отчетности. А тем более, если еще дают взятку со стороны за то, чтобы осудили того, кого надо… Кротов не в первый раз сталкивался с подобными случаями, но они неизменно продолжали его возмущать. Система законности? Система беззакония! Рука руку моет… До чего же противно читать об этом человеку, который честно борется с настоящими преступниками!

Кривосудие возобладало над правосудием. Андрея Мащенко осудили на двадцать лет. Игорь Кулаков, получивший в полное свое распоряжение фирму «Нейтрон», переехал в Москву, не дожидаясь окончания процесса. Там он женился, у него родился сын Степан, который сейчас похищен…

Теперь Алексей Петрович точно знал, кого должна искать «Глория». Он не сомневался, что на его запрос в Главное управление исполнения наказаний о том, освободили ли Андрея Викторовича Мащенко досрочно, поступит положительный ответ. Но собственное желание докопаться до истины продолжало гнать его по следам давнего убийства. Он хотел узнать, что случилось со всеми, кто пировал в гостях у Андрея Мащенко в роковой вечер

7 ноября.

Менеджер по работе с персоналом Олег Королев продолжает трудиться в «Нейтроне». Инженер Михаил Сафиулин пять лет спустя уволился, работает на заводе высокоточной аппаратуры. А вот Биренбойм… главный бухгалтер Эдуард Аронович Биренбойм через год после описанных событий повесился у себя в квартире. Он не оставил предсмертной записки, но самоубийство сомнений не вызвало…

Повесился? Или повесили? Слепая размытая фотография человека, который, склонив голову, висит в коридоре на трубе газового отопления – точнее, почти стоит, касаясь вытянутыми носками пола – не позволяла вынести собственное суждение на этот счет. А местное правосудие что-то слишком безапелляционно назначает убийц и самоубийц, чтобы ему можно было доверять. Во всяком случае, даже если Игорь Кулаков не вешал Эдуарда Биренбойма, след он за собой в провинции оставил длинный и дурно пахнущий. А еще в политику рвется… Ну ловкач!

Если бы речь шла о спасении такого типа, как Кулаков-старший, Алексей Петрович, честно признаться, из шкуры вон не лез бы. Но при чем тут Степан? Мальчику еще не исполнилось двенадцати лет, он не должен расплачиваться за отцовские преступления. А сейчас Степа находится в руках Андрея Мащенко. Андрей должен быть озлоблен гибелью любимой женщины и тем, что его осудили безвинно; он успел набраться в тюрьме уголовной жестокости… Следовательно, он может сделать с сыном своего заклятого врага все, что угодно.

Все, что угодно.

Леонида Савельева в рекламном агентстве «Гаррисон Райт» считали сухарем, лишенным всех чувств, за исключением финансового чутья. В финансах он разбирался отлично. Ходили слухи – и небезосновательные – что если бы не этот худощавый молодой человек, которого очки в тонкой оправе и суховатая, чуть высокомерная манера держаться делали старше, «Гаррисон Райт» вместе со своим чересчур эксцентричным гендиректором вылетело бы в трубу. Собственно, потому его и пытались переманить другие агентства. Переманивали в то время, когда Кирилл Легейдо был еще жив… а после его гибели – тем более.

Вот хотя бы этот напористый и несокрушимый Стас… Крутое агентство возглавляет, нечего сказать! Тотчас после смерти Легейдо назначил Савельеву деловую встречу в ресторане «Фазан», где его каждый официант знает и почтительно зовет Станиславом Павловичем. Для того, кто знает, что в «Фазане» постоянно тусуются видные рекламщики, такое обращение само по себе о многом говорит.

Леня чувствовал себя не в своей тарелке, и совсем не потому, что он не привык к посещению таких шикарных мест. Хотя он из бедной семьи и потребности у него скромные, но в «Фазане» бывать приходилось неоднократно, и в одиночку, и в компаниях… На самом деле, он чувствовал себя не в своей тарелке потому, что должен был сказать:

– Стас… пойми… не могу я сейчас уйти. Все без меня развалится…

– Лень, и ты пойми, – деловито бросил тогда Стас. – На исполнительного директора московского филиала, да еще и с пакетом акций, да с такими перспективами… Я, конечно, попробую это место для тебя подержать, но…

– Стас, спасибо. Но держать место – только лишняя головная боль тебе.

– Такие люди, как ты, на дороге не валяются. – В скупых на похвалу устах Стаса эти слова звучали, как высшее признание достоинства. – Если уж решил переходить…

– Я решил, когда Кирилл был жив. Стас, я очень ценю твое предложение. И мне жаль терять такую перспективу. Но Легейдо на меня всегда рассчитывал. И ребята тоже. Не брошу я их…

Леня произносил эти правильные слова, а в глубине души понимал: на нем свет клином не сошелся. Стас, конечно, человек деловой, ценит савельевские профессиональные качества, но если Савельев откажет, найдет себе другого. Именно потому, что бизнес есть бизнес. И с чем тогда останется Савельев? Во имя дружбы (даже, скорее, прежней дружбы, потому что его единственным истинным другом был Кирилл) отказаться от блестящих перспектив? Теперь, когда Кирилла не стало, вряд ли агентству удастся удержаться на прежней высоте. В нем было что-то особенное. Его идеи всегда срабатывали. Он умел заставить команду загореться, вдохнуть в нее жизнь… А на кого работать Лене теперь? На Таньку Ермилову, которая, конечно, отличный работник, но с Кириллом ей никогда не сравняться? Сам Леня финансист, а не креативщик, его часть – сугубо материальная, он может быть только ведомым, а не ведущим… Короче, очень сложно все!

Эти соображения, варившиеся на дне Лениных мозгов, подстегнули его не принимать окончательного решения здесь, за столиком ресторана. Леня почти дал уломать себя Стасу. Почти… Выпросил у него две недели на размышление.

Антон Плетнев, который, сидя в машине, припаркованной возле «Фазана», прослушивал диалог двух деловых людей рекламного мира, посчитал, что эти две недели – игра в благородство, способ сохранить лицо. Что может серьезно измениться за две недели? Точно так же думал Станислав Павлович, посуливший Савельеву, что, когда он перейдет к нему, станет ездить на машине с шофером, а в ресторанах питаться, если захочет, каждый день. Ну что значат две недели в преддверии таких перемен? Савельев – высококлассный финансист, он сумеет не продешевить, продавая себя!

Один только Леня Савельев знал, что две недели – не пустая отговорка. Когда он сказал Стасу – «надо подумать», это означало, что ему действительно надо подумать на эту тему. Еще раз – а может, и не один раз – задать себе совсем не риторический вопрос: «Что важнее: деньги или дружба?»

Удивительно: в агентстве все (кроме одного Кирилла) считали, что Леня Савельев не имеет привязанностей. Что последнее, в чем его можно заподозрить, – это сентиментальность. Даже дружеский шарж, из числа тех, галерея которых облепляла стены креативного отдела, для Савельева получился совсем не дружественным: на этом рисунке он представал в виде какого-то сморщенного сухаря в очках, ходячей цифры… А вот ведь штука, чувства-то у этой цифры, оказывается, есть! Безэмоциональный финансист, как выяснилось, способен сомневаться… переживать… даже быть сентиментальным. Разумеется, в отсутствие свидетелей…