В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Том Холланд

И находились места, к большому неудовольствию и раввинов, и епископов, где это чувство сохранилось. Прошло три века после предполагаемого прибытия в Эдессу письма Христа, и уже не существовало лучше места, откуда можно было оценить потенциально бесконечное разнообразие человеческих верований, чем «Благословенный город». Поднявшись на стены крепости и посмотрев вокруг, христианский богослов мог проникнуться сознанием, как многообразны творения Господа. На Востоке располагалась империя персов, на Западе – римлян. На границе первой, в Хорасане, один мужчина брал много жен, а на границе второй, в Британии, много мужчин вместе брали одну жену77. Слава христианской веры, по крайней мере так казалось богословам Эдессы, заключалась в том, что она давала всему человечеству средство переступить разницу в обычаях: у людей, независимо от места жительства, есть одна общая черта – все они дети Авраама. Но что же такое христианская вера? Если посмотреть не вдаль – на горизонт, а на то, что находится в непосредственной близости, – на переполненные улицы Эдессы, возникает сомнение, что на этот вопрос можно дать один ответ.

Одни христиане, шедшие по улицам «Благословенного города», являлись ярыми приверженцами учения Маркиона, другие отрицали, что Христос страдал на кресте, третьи верили, что четыре ранних Евангелия следует читать в форме единого сборника. Конечно, хватало и христиан, с гордостью называвших себя членами всемирной ортодоксальной церкви, и, несмотря на это, их традиции были сугубо местными. Необходимо отметить, что в каждом христианском сообществе на черты того, во что люди верили и как себя вели, влиял далеко не один только епископ. Праздники, проводившиеся на городских улицах, языки общения людей, истории, которые рассказывались у вечерних костров, – все это оказывало большее или меньшее влияние на характер церкви. Вот почему в Эдессе и других городах Месопотамии было очень важно, что евреи являлись людьми из плоти и крови, а не безликими призраками. Они могли быть соседями, коллегами и даже друзьями78. Это оставило явный отпечаток на христианах Востока, хотя они сами вряд ли это осознавали. Но для гостей из других церквей они наверняка казались в какой-то степени иудеями.

В Месопотамии, к примеру, христиане все еще отказывались есть мясо, из которого не выпущена кровь, – в точности как предписывает Тора79, они праздновали воскрешение Христа в день, дата которого определялась еврейским методом расчета80. Даже титул, который они использовали при обращении к священнослужителям – раббан, – звучал так же, как раввин, да и значение имел то же самое. Конечно, это вовсе не подразумевало никакой схожести между еврейскими и христианскими лидерами, наоборот: осознание раввинами и христианскими священниками своей общности заставляло их еще сильнее стремиться провести между двумя верами как можно более жесткие границы. Хотя на практике эти границы часто бывали размытыми. В Эдессе, например, взаимная одержимость еврейских и христианских ученых трудами друг друга принесла весьма эффектный плод – первый перевод Ветхого Завета на сирийский язык, вероятнее всего, был сделан не христианами, а евреями, которые впоследствии приняли христианскую веру и преподнесли такой дар своей церкви81. По правде говоря, для многих евреев не было очевидным то, что принятие Иисуса как Мессии требует, чтобы они перестали быть евреями. А среди христиан многие продолжали подчиняться Торе и считали Павла не святым, а отступником82, еретиком из еретиков. Некоторые люди не видели никакого противоречия в том, чтобы не делать окончательного выбора, действуя весьма изощренным способом – обращаясь к единому Богу евреев и Святой Троице христиан одновременно. «Именем Я есмь что Я есмь, Господа воинств небесных, – сказано в одном особенно всеобъемлющем обращении, – и именем Иисуса, покорившего высоту и глубину своим крестом, и именем его благородного отца, и именем святых духов навсегда и в вечности»83. Те, кто стремятся тщательно охранять границу между двумя верами, будут потрясены. «Это чудовищно – говорить об Иисусе Христе и вести себя, как иудей»84 – это слова прославленного святого ранней церкви – Игнатия, который якобы был назначен епископом великого города Антиохия самим Симоном Петром. Их же вполне мог произнести и раввин. Иудейские и христианские лидеры проводили одинаковую пограничную политику: создать полосу ничейной земли. Оба одинаково опасались открытой ненадежной границы.

Закрыть ее оказывалось непростой задачей. Те, кто жили на территории плодородного полумесяца, знали это лучше, чем кто-либо другой. Линия, разделявшая империи – Римскую и Персидскую, – не следовала вдоль естественного барьера. Вместо этого она петляла вдоль невыразительного, абсолютно ничем не примечательного пейзажа и разделяла народы, бывшие единым целым. Чтобы поддерживать такую границу, нужны были силы, решимость и постоянная работа. Тот факт, что Эдесса, в 216 г. аннексированная римлянами, спустя три века оставалась римской, свидетельствовал о способности цезарей эту работу выполнять85. В 503 г. Кавад осадил Эдессу, но город, в отличие от Амиды, не пал. Строительная программа Юстиниана в Даре, расположенной в ста милях к востоку, служила этой же цели. Чтобы поддерживать границу, нужна сила, причем такая, какой может располагать только хозяин сильной империи.

Но за два века до Юстиниана ни у раввинов, ни у епископов такой силы не оказалось. Их авторитет в возглавляемых ими общинах был велик, но он не помогал строить сторожевые башни или охранять границу. Евреи и христиане уже понимали, что они разные, но пока еще для них оставалось неясным, где именно проходит граница между ними. Еврейские христиане и христианские евреи могли пересекать ее по своему желанию.

Изменить ситуацию мог только человек, который дал бы раввинам или епископам всю полноту власти шахиншаха или цезаря.

Но такая перспектива в 300 г. представлялась крайне маловероятной.

Для раввина идея, что нееврейский царь может в конечном итоге стать евреем, вовсе не была смехотворной. Сам Нерон, как сказано в Талмуде, раскаялся в своей порочности и стал прозелитом, и, что еще удивительнее, один из его потомков якобы являлся раввином, причем очень известным!86 Неправдоподобность этих утверждений нисколько не беспокоила раввинов. Даже наоборот, она, по их мнению, делала чудо обращения Нерона еще более изумительным и поучительным. В конце концов, если даже известный цезарь мог прийти к желанию жить по Торе, тогда, кто знает, какие еще могущественные неевреи могут в будущем стать прозелитами?

Христиане тоже жили надеждами, размышляя о множестве царств в мире. Воспоминания о том, как Иисус переписывался с царем Эдессы, хранились очень бережно, поскольку предполагали, что даже на великих монархов может снизойти Святой Дух. Доказательство тому последовало в 301 г., когда парфянский царь Трдат III, правивший в малодоступных горных районах Армении – на пол пути между Римской и Персидской империями, – принял христианство. На этом он не остановился и велел своим подданным следовать его примеру. Поскольку армяне доселе были благочестивыми поклонниками Митры, это вызвало немалое удивление в Ираншехре, где зороастрийцы, всегда с подозрением относившиеся к тем, кто вторгается в чужую область, уже навесили на христиан ярлыки колдунов. В этом обвинении, однако, была немалая доля зависти. Даже злейшие враги не могли отрицать, что христианам удавалось очень эффективно лечить больных. Раввины, считавшие, что все дело в злой силе имени Христа, требовали, чтобы больные держались от этого подальше. Рассказывают об одном раввине, который с огорчением узнал, что его умиравшему внуку вернул здоровье некий маг, нашептывавший над постелью больного имя Иисуса. Это значило, что мальчик лишился перспективы обрести вечную жизнь87. Понятно, что христиане яростно отвергали обвинения в том, что их дар целительства имеет что-то общее с колдовством. Скорее, умение святых мужчин и женщин творить чудеса, изгонять злых духов и даже бросать вызов законам природы, по их благочестивому мнению, связано с явлением прямо противоположным – силой, дарованной небесами. Неожиданное обретение первого новообращенного царской крови подтвердило этот взгляд. Трдат III крестился после того, как из него был изгнан демон. Только имя Христа смогло сделать экзорцизм успешным и убедило царя, что он на самом деле вовсе не дикий кабан. Зная это, христиане стали внимательно присматриваться к шахиншаху в поисках признаков лунатизма или какого-нибудь другого заболевания.