Вкус одержимости - Елена Лабрус

К чёрту штаны. Я сбросил их, обнажая все девять дюймов горячей плоти, все двадцать три сантиметра пульсирующей от возбуждения длины.

Захватил губами тонкую кожу на её шейке, проложил дорожку поцелуев до уха, потом снова спустился вниз. Прикусил.

Мурашки побежали по её коже. По шее, груди, рукам.

Она ахнула и выгнулась, когда я провёл рукой по внутренней поверхности её бедра и поднялся выше — по тонким трусикам из чёрного кружева. Я отодвинул их в сторону и пальцем погладил тёплую влажную кожу.

— Только осторожно, — прошептала она, открывая глаза. — Я никогда не делала этого раньше.

Дьявол! Что?!

Я словно на полном ходу нажал на тормоза.

Они заскрипели, и меня понесло юзом, в клочья сдирая покрышки.

Что?!

 Я убрал руку и внимательно посмотрел на неё.

— Ты никогда... не делала… чего именно?

И смущение, что заалело на её щеках было красноречивее слов.

— Я девственница, — прошептала она чуть слышно.

Дьявол! Я попаду отсюда прямо в ад.

— Как это вообще возможно? — не веря собственным ушам, покачал я головой. — Посмотри на себя. Что никто никогда не пытался затащить тебя в постель?

— Пытался, — виновато пожала она плечами.

О, боги! И я едва не уподобился тем трём отморозкам, что её чуть не изнасиловали.

Блядь, в аду меня ждёт самый глубокий котёл. И я всё ещё лежал на ней, с хером в полной боевой готовности наголо.

Нет. Пусть будет миллион причин, по которым я должен оказаться в аду, но эта не станет одной из них.

Никаких девственниц и чужих жён. Никаких!  

— Нет, детка, — накинул я на неё одеяло. Поцеловал в макушку. Вылез из-под чёртовой простыни и спрятал свой гордый тяжёлый пенис в штаны.

Нет.

Я открыла глаза.

Утренний свет проникал сквозь прозрачные шторы.

Голова гудела. Во рту — словно в пустыне насрали кошки.

И это стало чёртовой традицией: я просыпаюсь с головной болью в душевных муках в доме Алана Арье.  

Что, твою мать, было в этом кальвадосе?

И ведь не сказать, что я никогда не пила. Но никогда я не была настолько пьяна, чтобы умолять мужчину заняться со мной сексом. Иначе до двадцати одного года я бы точно не дожила девственницей.

Может, этот чёртов Алан Арье так на меня действовал?

Но уж точно ни один другой мужчина на его месте не отказался бы.

А он отказался.

Святая инквизиция! Чёрт, чёрт, чёрт!

Чёрт!

Его «нет» было таким трогательным и таким унизительным одновременно. Радость от того, что он этого не сделал, наполняла благодарностью моё сердце. Но стыд был в тысячу раз хуже того, когда он надел на меня трусы, притащив с чёртовой скотобойни.

Утренний свет слепил. И серебристо-серые стены оттенка свитера, что был вчера на Алане, казались седыми. Се-ды-ми. Седина — старость — разница в возрасте. Недолго думая, составила я смысловой ряд. Он назвал меня «детка» и поцеловал так, словно я была ребёнком, над которым он чуть не надругался.

Какой кошмар! Я натянула одеяло до самого подбородка. В его чёрных как смоль волосах не было ни одного седого волоска. Но, подозреваю, после сегодняшней ночи они появились.

«Вот только сейчас водички бы!» — я повернула голову к тумбочке у кровати и обомлела.

Стакан воды, две таблетки растворимого аспирина. Но всё это была такая ерунда, по сравнению с тем, что там стоял мой тощий Цветок.

Мой любимый несчастный Цветок.

Единственное живое существо, выжившее в моём запущенном доме.

— Привет, задохлик, — едва сдержала я слёзы.

Он привёз мою жизнь сюда, Его Сиятельство Алан Великолепный! Мои вещи в большой спортивной сумке, моё снотворное с кожистыми листьями и единственного друга, что у меня был.

Ему было не всё равно. Он же это хотел мне сказать?

— Мой герой! — погладила я пыльный листик, и сейчас совсем не Цветок имела в виду.

А того, кто, похоже, так и не смог уснуть после бутылки кальвадоса и неудачного секса, тогда как я спала как младенец.

— И он меня одел, — натянула я на груди знакомую бесформенную футболку. — Снова.

На полу у кровати валялась скомканная Волшебная простынь. И мне понадобилась вся моя сила воли, чтобы от стыда не зарыться под неё с головой, а встать.

Я бережно свернула её, заправила кровать, почистила зубы. И трижды перекрестившись у двери, как делала моя бабушка на дорожку, пошла вниз.

— Привет! — смущённо кашлянула я в дверях кухни, вцепившись как в спасательный круг в стакан аспирина, что по дороге выпила наполовину.

— Привет! — кивнул Алан, не поднимая на меня глаз. — Завтракать будешь?

Сегодня на нём был другой свитер, не серебристый, как вчера, а снова чёрный. Строгие чёрные брюки, словно он куда-то собрался идти. И полосатый фартук, что так ему шёл. Только зря я на всё это засматривалась.

— Алан, — села я на высокий барный стул, приставленный к кухонному острову, за которым у раковины хлопотал хозяин.

— Ни слова, — остановился он, закрыл воду и посмотрел на меня в упор. — О том, что произошло, ни слова.

— Но ты привёз мой Цветок, ты… — растеряно хлопала я ресницами, глядя на его непроницаемое лицо.

— Это я попросил тебя задержаться. И моя обязанность постараться сделать так, чтобы тебе было комфортно, — вытер он руки, бросил на стол полотенце. — Поэтому я привёз твои вещи и цветок. Закатай рукав. Для работы мне нужна твоя кровь.

Он выразительно глянул на часы на запястье, словно торопился.

Я отвернулась, когда игла вонзилась в вену. Не потому, что мне не нравился вид крови. А чтобы не смотреть на его руки. Руки, что доводили меня вчера до исступления. Руки…чёрт! Он в кровь разбил костяшки. Из-за меня.

Чёрт, чёрт, чёрт! 

Взяв кровь, Алан молча зажал ватку в сгибе моего локтя.

— Можно мне с тобой в лабораторию? — повернулась я вслед за его спиной.

— Нет.

— Посмотреть на твою работу?

— Я же сказал: нет.

Омлет, жареный бекон, ломтик помидора — всё это он положил на тарелку и поставил её передо мной.

— Я задам тебе пару вопросов, пока ты ешь?

Да, да, конечно! Я воспряла духом, но, глянув на его непроницаемое лицо, опять сникла. А, те самые обещанные вопросы.

— Валяй! — принялась я жевать без особого энтузиазма.