Сингулярность 1.0. Космос - Максим Тихомиров

И опять она орудовала резаком, вскрывая на этот раз не люк, а двери в рубку. В голове билась единственная мысль: «Быстрее!»

Втиснулась в перекошенный створ.

В рубке уже не сплошная темень. Большая часть грузовика зарылась в грунт, но левый борт выпирал над поверхностью, и со свободной части иллюминатора шёл свет. Ровный уверенный полумрак позволил разглядеть: нос корабля смят. Толстенное армированное стекло проткнуто чёрными пиками, обезображено сетью стреловидных щелей. И где-то там, в покорёженной куче – её любимые.

– Отец! Дед! – закричала Лина.

Никакая это не жёсткая посадка. А очередная авария. Они разбились!

Блок дальней связи – тоже в той куче… Сигнал помощи не послать. Одна она тут, помочь некому. Сняла фонарь – батарейку надо беречь, надела плотные перчатки и принялась кромсать резаком преграды.

Работала яростно, позабыв про время и ни о чём не думая, – пока резак не вышел из строя. Лина выпрямилась, огляделась… Тогда только и сообразила: внешняя атмосфера просачивается внутрь. А ведь снаружи могла быть любая дрянь… «И плевать. Раз жива до сих пор, не такая атмосфера и плохая. Потом, всё потом!» И она продолжила разбирать завал вручную, немного осталось, вся ободранная, губы искусаны, лицо перекошено отчаянной гримасой.

Добралась! Без сознания оба, но – живые! Бледные лица, синие губы. Аптечка, слава богу, не завалена. Попрыскала антисептиком открытые раны, наложила повязки, вколола антибиотик – практика в больнице не прошла даром, руки сами делали дело. Закончив с первой помощью, продолжила возиться с креслами, пока не провернула их так, чтобы раненые горизонтально легли – получилось похоже на двухъярусную кровать. Только тогда открепила оковы, прижимающие тела к креслам. Перемещать раненых нельзя – вдруг позвоночник сломан. Тут у неё закружилась голова, и она отключилась.

«У нас авария!» – пробуравило мозг. С трудом разлепила глаза. Хоровод разноцветных мушек, голова трещит. Тусклый кофейный свет. На нижнем ярусе дед лежит, на верхнем – отец. По-прежнему оба без сознания, кожа – теперь уже вся! – синевой отливает. Нехороший признак. Трясущимися руками поменяла набухшие от крови повязки.

«Ой! – Её вновь повело. – Что за… А, щели же! Надо бы анализ воздуха…» – пробрезжило в мозгу. Но как всплыло – так и утонуло. Анализатор наверняка разбился, как и всё вокруг. Цело более или менее лишь то, что при аварии находилось в «подушке». Лина вновь отрубилась.

«Где я?» – очнулась с вопросом. Она по-прежнему лежала возле кресел. Раненые дышали уже не столь рвано, и лица не такие синюшные. Можно расслабиться. Лина широко зевнула. Нестерпимо тянуло в сон. «Сколько можно спать, клуша! Раненых надо поить, кормить!» Заставила себя встать.

Запасы заныканы по разным нычкам, раскиданным по кораблю. Лишь теперь дошло, зачем раскидывают – чтоб вот как сейчас: не в одной, так в другой. Вода… Только про воду подумала – тут же самой захотелось пить. Влезла по скобам наверх, вскрыла нычку и не сходя с места осушила залпом пол-литровый пакет воды. Полегчало!

Деда с отцом поила с ложечки, затыкая им нос, – и они рефлекторно глотали, ура! А вот в изоляторе пациенты так не могут, совсем как растения, бедные.

Она огляделась. Мамочки, сюр какой-то… Разбитый корабль. Куски рваного металла. Страшные острые пики. Тёмное нечто за треснувшим стеклом. И над всем этим – тоскливое серое небо. Какие-то странные штуки покрывают поверхность, похожие на цветную мозаику. Растения? Вряд ли. Разве могут растения пробить сверхпрочную оболочку звездолёта?

Одни увечные вокруг, и все без сознания, с ума сойти! Что за рейс! Первый рейс нового экипажа. Первый! И сразу – авария! А ведь как начнёшь, так и…

«Пшли вон, дурные мысли! Все же живы!» Она улыбнулась и назло мирозданию затянула бравурный марш. И полезла к следующей нычке – за едой. Лезла и пела. Слова не особо помнила, но это ей не мешало: вставляла «пум-пум». Петь Лина любила и, в принципе, делала это хорошо… но почему-то те, кто слышал, – морщились, и на людях она петь остерегалась. Но сейчас можно.

Теперь – поесть. Не хотелось, но заставила себя. Похожий на сосиску тюбик трясся в руках, норовя выскользнуть и зарыться в кучу металла, но она таки удержала его. И высосала. Сил сразу прибавилось. «Схожу-ка я в изолятор!»

Силу тяжести она уже адекватно оценивала: немногим меньше земной. Раньше бы за минуту обезьяной по скобам коридора прокарабкалась, но теперь… едва осилила путь: тело вялое, голова чугунная. Четверо пациентов лежали всё так же – безжизненно. Она пополнила раствором бутыли в аппаратуре. Хотела взять переносной рентгеновский аппарат – просветить отца с дедом, надо ж знать, где у них переломы. Но – облом: аппарат, хоть и целый с виду, не работал. «Ну и ладно!» – не позволила себе расстроиться. Будет пальпировать, опыт есть – как раз пока они в отключке, процедура болезненная. Набрала бинтов, шин (это те же бинты, но из полимеров, которые при смачивании отвердевают). Еле дотащилась назад до рубки.

Организм её, похоже, приспособился к местной атмосфере – в сон клонило значительно меньше. Меньше? Она длинно зевнула, устроилась подле раненых и – отключилась.

Проснулась оттого, что в башке буравило: «Больных поить надо!» Поила, зевая и норовя уснуть снова. Что за фигня с этим сном? А раны кто обработает? Встряхнулась и принялась за работу.

И вот тут… Лина протёрла глаза, оторопелая. Быть такого не могло! Но – было. Раны затянулись тонкой розовой кожицей! У обоих, отца и деда. Но это же невозможно, уж она насмотрелась в госпитале. Чудо!

Теперь, при затянутых ранах, можно и плечо попробовать отцу вправить. Она взяла его за руку, примерилась и – дёрнула.

Отец застонал и открыл глаза.

– Лина? – услышала она.

Очнулся! Бросилась его целовать. Осторожно! Узнать, где болит, наложить шины.

Потом деду вправила палец, торчавший неестественно под углом – и он тоже очнулся. Ему тоже шины. Ура? – Ура!

Дед с отцом послушно лежали, загипсованные, и негромко переговаривались. О ерунде какой-то.

– Дорогие мои без пяти минут покойники! – встряла она в их беседу. – Вот то, что вы обсуждаете – эти ваши «пики», «прочность», «чудо-материал», – замечательно интересно, но… Но есть ещё более интересное.

И она посвятила их в настоящее чудо – про раны. Лица обоих вытянулись. Направление мысли сменилось.

– Командир, слышь? Мы с Линой перед аварией ничего подозрительного не чувствовали, ведь да? – обернулся к ней дед. Лина кивнула. – А ты – чувствовал. Что? Описать сможешь? – послал он вопрос наверх.

– Странное чувство, – отозвался тот, – тревожное. Я ж пилот, у меня чуйка на пространство. Не могу объяснить.

– А когда сирена завыла?

– Опасность! Сразу обесточил корабль. И – тьмой накрыло… Не понял, что за… явление, темнота эта. Жуткое, лютое, будто топор над башкой. Ты ж рядом был, что скажешь?