Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров - Сергей Анатольевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
-То, что я успел рассказать,- кивнул рыцарь Эд,- даже нельзя назвать историей или вступлением к ней. Мессир, с вашего позволения, я усугублю кое-какой грех, то есть кое-какое нарушение Устава, в чем раскаиваюсь уже заранее. После чего мне, надеюсь, удастся развернуть перед вами картину великой и нескончаемой войны.
Я не преминул поддержать хранителя самых страшных тайн со времен сокрытия Чаши Грааля. Залпом опорожнив глиняные чашки, мы доверительно посмотрели друг на друга, и рыцарь Эд, смахнув с бороды капли вина, приступил к главному повествованию этой удивительной ночи, только дважды прервавшись на короткое время ради исполнения молитвенного правила, обязательного по Уставу Ордена рыцарей-тамплиеров.
ПЕРВЫЙ РАССКАЗ ЭДА ДЕ МОРЕЯ, КОМТУРА КОНИЙСКОЙ КАПЕЛЛЫ ОРДЕНА СОЛОМОНОВА ХРАМА
В последний год правления Бодуэна Первого, короля Иерусалимского, отличавшегося не только воинской доблестью, но и почти монастырской набожностью, появились предсказания о том, что с его смертью начнется постепенный закат христианского королевства в Палестине, завоевание которой стоило великих усилий и неисчислимых жертв среди рыцарей, давших обеты Креста.
Некие очевидцы поговаривали в страхе о кровавой звезде, висевшей целую ночь над стенами Святого города.
Как бы отвечая порывом духа на все эти тревоги и предчувствия, девять французских рыцарей дали иерусалимскому католикосу обет целомудрия, бедности и послушания. При этом в виду многочисленных опасностей, угрожавших христианам в Палестине, они взяли на себя святой долг оказывать вооруженную защиту паломникам на их пути от морского берега к местам земной жизни и страданий Спасителя, охраняя их от сарацинских и христианских придорожных разбойников. Надо признать, что последние к тому времени уже едва ли не сравнялись по своей численности с неверными.
Во главе этих отрекшихся от мирской суеты людей, служивших во славу Пресвятой Матери Божией и соединивших монашеский образ жизни с обычаями изначального рыцарства, стал Гуго де Пейн, отменный рыцарь, смелый и доблестный воин, каких можно насчитать немало среди тех, кто принял обет Креста, ради освобождения Заморской земли на Востоке.
Вскоре на иерусалимский престол вступил Бодуэн Второй, король, не столь прославившийся в подвигах, как его предшественник, но зато устроивший свою жизнь монарха почти по монастырскому образцу. Помня о недобрых предсказаниях, он оказал новому рыцарскому Ордену особую честь, как бы призывая его братьев восстановить неприступную цитадель христианского духа в Палестине. С этой целью он передал рыцарям в вечное владение часть своего дворца, которая приходилась прямо на место святая святых древнего храма Соломона. С этих пор рыцари стали называться Pauperes commilitones Christi templique Salomaniaci, "бедными братьями во Христе при храме Соломона".
Папа Гонорий Второй утвердил зародившийся Орден, и благородный Гуго де Пейн был признан его Великим Магистром. Король Бодуэн обратился к духовному отцу всех христианских народов того времени, святому аббату Бернару Клервосскому, смиренно прося того взять под свое водительство рыцарей Храма, и святой человек Бернар собственноручно начертал устав Ордена, который был принят на соборе в году одна тысяча сто двадцать восьмом от Воплощения Господа.
Кроме подробных указаний относительно богослужения, соблюдения постов, обхождения с больными и бедными, устав внушал рыцарям Храма почтительное отношение к старцам и безусловное повиновение главам Ордена. Но прежде всего тамплиер должен был избегать мирских наслаждений и развлечений, которые были доступны и даже поощрялись среди рыцарей-дворян. Женатые мужи могли вступать в ряды Ордена, однако не имели права носить его отличительные знаки, а именно белый льняной плащ с восьмиконечным алым крестом, означавшим безропотное принятие мученичества, и белый шерстяной пояс Иоанна Крестителя как символ сердечной и плотской чистоты. Не допускалось никаких украшений на платье и оружии.
Подобно монахам, члены Ордена в мирное время должны были оставаться в своих кельях, делить простую общую трапезу и довольствоваться жестким ложем. Главной радостью и счастьем их жизни должна была стать смерть за святую веру и за своих братьев.
Этому Ордену, в котором жизнь и смерть его братьев были отданы Всемилостивому Творцу, отверзлись сердца христиан всей Европы. Государи и простолюдины увидели в них воинов во славу Божию. Чуждые всякого честолюбия, они возвращались с поля брани в тишину своих храмов. Они были монахами, которые, однако, не пользовались безмятежностью обычной монастырской жизни. Они были монахами, которые жаждали кровавых опасностей и во всякое мгновение были готовы к самопожертвованию.
В Орден стало вступать много молодых людей из самых знатных дворянских родов, ибо вдруг стали в чести не ссоры, затеваемые от скуки, не смехотворные подвиги на нескончаемых охотах и пирушках и не караулы под окнами зевающих дев, а ночлег под открытым небом на камнях далекой земли, сухая корка хлеба и кувшин простой воды.
Могущественные властители и богатые негоцианты стали осыпать новую общину своими милостями. Со всех сторон потекли к Ордену приношения, оружие. В Орден передавали лучших коней. Многие из сильных мира сего отказывали Ордену по завещаниям десятую долю своих имуществ и огромные имения.
Так началось невольное искушение праведного братства маммоной, и не мудрено, что наступило время, когда к пустым кельям Ордена стали присматриваться люди, имевшие на душе вовсе не бескорыстные помыслы. К тому же, увы, стала расти зависть к Ордену Рыцарей Храма и в сердцах тех, кто по праву должен был называть тамплиеров своими кровными братьями и встречать их с широко раскрытыми объятиями. Оплотом этой греховной зависти стал Орден Святого Иоанна Иерусалимского, который образовался на Святой земле несколько ранее Ордена Храма и также был посвящен попечению и заботе о странниках и больных пилигримах. Рыцари-иоанниты, носившие черные плащи, на левой стороне которых был пришит восьмиконечный крест из белого полотна, стали считать себя на основании малозначимого старшинства воинами более достойными высоких милостей и даров. Так, исконный враг рода человеческого заронил великий грех вражды в сердца лучших и сильнейших воинов христианского мира. Этот грех не раз ослеплял рыцарей, толкая их в дьявольское горнило междоусобной брани, которую порой с великим изумлением наблюдали с близлежащих гор и холмов сами сарацины, поскольку они внезапно теряли всякую нужду в применении коварства и жестокости и даже получали возможность сохранить свои воинские достоинства про запас.
Но не богатые дары и не зависть оступившихся братьев стали главным и самым ужасным искушением для благородных рыцарей Иерусалимского Храма.
Спустя девять лет после основания братства рыцарей-монахов, в один из весенних дней - передают, что это произошло накануне