Расщепление. Беда - Фэй Уэлдон

* * *

Анджелика и раньше жила под страхом неминуемого разоблачения. Не важно, сколько денег на ее банковском счету, — если заверещит телефон за решеткой, пока она стоит у окошечка, она уверена, что звонят о ней, что ее самозванство раскрыто.

Ангел обожает заказывать в номер шампанское и трехслойные сандвичи с мясом и салатом. Анджелика, непонятно почему, считает, что ей безопаснее заказать кока-колу и датские пирожки Леди Райс в силах лишь чуть поковырять лангуста на пару. Ангел предлагает соблазнить рассыльного, доставившего заказ, — пусть забудет занести его на их счет: может, так Анджелике будет легче? Но Анджелика судорожно вздрагивает и отказывается. Заказ большой, но съедается из него очень мало.

Леди Райс подписывает счет, который еженедельно предъявляет ей администратор, и Джелли отправляет его. До сих пор райсовское поместье оплачивало эти счета безо всяких вопросов, хотя и без восторга. Анджелика ахает и охает — кража, мошенничество!

Но последнее время Анджелика слышит у себя в голове новые голоса. Доминирует среди них мужской, в этом она уверена. Звучат они, когда остальные спят. Мужской голос зациклен на грехах Роберта Джеллико, на его эго. Он бормочет и бормочет, создавая рокочущий фон накапливающегося агрессивного недовольства.

Другим она про него не говорит. Ей стыдно прятать в себе мужчину как часть себя — ну, как Ангел оказалась частью леди Райс. Что они подумают! Она ощущает себя извращенной и грязной.

Анджелика ловит себя на попытке починить краны в мраморной ванне и закрепить душ, вместо того чтобы позвонить и потребовать слесаря. Она закрутила их с излишней силой и сорвала с резьбы. Она пинала телевизор, потому что таким способом его можно заставить переключаться на другие станции без помощи дистанционного управления.

Взмах, подними, опусти; взмах, подними, опусти. Анджелике удержу нет. Она выжидает, чтобы остальные уснули. Прислушивается.

Анджелика задумывается над своей проблемой и находит ответ этой задачи. А именно: «Назовем мою проблему X и решим ее». Слишком много иксов для простого уравнения. Возводим его в четвертую степень. X = ех.

Экс-девственница, экс-поп-звезда, экс-жена, экс-светская дама, экс-монастырская воспитанница, экс-все и вся — вот кто я; а исходно — экс-дочь радиоманьяка. Когда папочка не дирижировал школьным хором Барли, он сидел у себя в кабинете, задней комнатушке, куда Лавендер никогда не заглядывала. Сидел в окружении всякой электроники, запутавшись в проводках, оглушенный наушниками, общаясь с другими себе подобными повсюду, с теми, кто предпочтет сказать «привет» абсолютно незнакомому человеку или «желаю приятного дня» радисту на теплоходе, чем поцеловать свою жену или приласкать дочку. Папочка! Папочка, поговори со мной! Не могу, радость моя, мой ангел, я спасаю корабли в море. Какие корабли, папочка? В каком море? Не знаю, радость моя, мой ангел, но рано или поздно, если я буду шарить по радиоволнам достаточно долго, я спасу кого-нибудь, где-нибудь, и ты будешь гордиться мной. А пока, сердечко мое, оставь папочку в покое, а?

Ты папочкина радость или мамочкина маленькая помощница? Один Бог знает.

Моя проблема в том, что я чувствую себя, как, наверное, чувствовал себя Зевс перед тем, как из его макушки выскочила Афина. Я испытываю неимоверное давление. Остальные спят, а я не могу; я страдаю бессонницей; виноватость и тревога не дают мне уснуть: велосильники, велкросильники бродят в моей голове и в голове моих сестер. Черная лента, будто сама голова — это шляпа, начинает стягивать и сжимать. У всего разбухшего роя личностей начинается жуткая головная боль, а я та, которая ее чувствует. Что-то не выдержит и лопнет.

Повторяю: я не могу вечно жить в номере отеля, каким бы он ни был роскошным и отделанным мрамором, в таких розовых оборочках, с такой золотисто-коричневой мебелью, с таким изысканным оборудованием, с таким фешенебельным адресом, с такими именитыми соседями в других номерах. Я просто не могу жить здесь под чужим именем, выращивая альтернативные личности, будто они — комнатные растения. Поливаю их, подкармливаю, потому что больше мне нечего делать, пока я жду и жду, чтобы узел моей жизни как-то развязался, чтобы юридическая профессия наконец почесалась; и все потому, что Эдвину удобно настаивать на том, будто я совершила прелюбодеяние с Ламбертом, любовником Сьюзен, когда-то моей лучшей подруги. Ложь, все ложь, одна ложь! А на самом деле Эдвин захотел жениться на Антее и подстроил мой уход из своей жизни. Эдвину я надоела, и все. То, что я считала браком, который останется прочным до конца нашей жизни, потому что порознь мы ничто, а вместе мы что-то — да-да, что-то! — на самом-то деле был только способ для Эдвина стать взрослым. Я ненавижу Эдвина за то, что он сделал со мной, за мою утрату веры в человеческую доброту и порядочность; он украл мою способность любить, и я ему безразлична, он меня и не помнит толком — даже для того, чтобы обсудить со мной, что и как. Поматросил и бросил, это обо мне, и хуже того — я забыта.