sВОбоДА - Юрий Козлов

Сталин был непревзойденным политическим «сексмастером», неутомимым самцом, имевшим народ (самку) без устали и по всякому. Ошалевший народ до сих пор фантомно любил Сталина. Та же часть народа, которая его не любила, вела себя истерично, как брошенная любовница, бесконечно предъявляя к оплате давно истлевшие счета.

Солженицын, например, напирал на интеллектуальную несостоятельность Сталина, на низменную примитивность его натуры. Но созданный им художественный образ «Йос Сарионыча» противоречил масштабу деяний Сталина, а потому так и не вышел за рамки «временно востребованного» под «развенчание культа».

Масштаб сталинских деяний можно было уподобить гранитной плите, а критиков — жукам, копошащимся под ней. Образ Сталина менялся во времени, но неизменно оказывался сильнее возводимой на него хулы. Причина величия Сталина, по мнению Егорова, заключалась в том, что он щедро тратил «расходный» — человеческий — материал на изготовление «долгоиграющих» конструкций. Построенные при Сталине заводы, фабрики, железные дороги, гидроэлектростанции, ядерные и ракетные производства оказались долговечнее ГУЛАГа. Новые поколения знали, при ком это все было создано, но уже забыли, точнее, не интересовались, какой ценой. Сталин, по их представлениям, правил страной, опираясь на принцип: «Пацан сказал — пацан сделал». И делал, даже больше, чем обещал. Этот принцип понимали еще египетские фараоны, возводившие в незапамятные времена знаменитые пирамиды, которые, как они мудро предвидели, оказались «сильнее времени». «Человек боится времени, — так, кажется, было начертано иероглифами на одной из плит, — а время боится пирамид».

Хрущев, продолжил мысль Егоров, был деревенским, крепким, но каким-то куражливым членом. Он увлек народ на сеновал, торопливо, не снимая широких штанов, им овладел, а потом стал рассказывать на ухо тайны из жизни начальства — про преступления Сталина. Народ во все времена любил тайны, особенно про начальство. Поэтому он не стал задавать глупых вопросов, типа — а сам-то ты, милок, где был? Народ знал, что прежний начальник автоматически становится плохим, когда приходит новый, и снова хорошим, когда нового гонят в шею. Но Никита начал хулиганить. Вставлял народу… кукурузу, закрывал храмы, гонял попов, учреждал какие-то совнархозы, делил райкомы и обкомы на сельские и промышленные, обещал скорый коммунизм при очередях за хлебом. Одним словом, натешившись, подтянув штаны и застегнув пуговицы на ширинке, потребовал, чтобы народ надел трусы (розовые, до колен, на резинках и с начесом) задом наперед. Потому-то никто и не стал особо возражать, когда соратники погнали Никиту с сексуального сеновала.

Против заступившего на его место Брежнева народ, в общем-то, ничего не имел. Тот, в отличие от Сталина, да и от Хрущева, разрешил народу ходить «налево» — пить, воровать, бездельничать на работе, вольно трепаться на кухне. Но в вопросах престижа Леонид Ильич был строг — перед Америкой не лебезил, ввел войска в Чехословакию, а через десять лет — в Афганистан. Тут, правда, народ засомневался — сохранил ли Леня былую потенцию? И еще народу не очень нравилось, что, снимая пиджак, или маршальский китель в редкие минуты близости, он заставлял народ смотреть на привинченные ордена и восхищаться, какой он, Леонид Ильич, герой. Это у народа получалось неискренне, тем более что и близость получалась (если получалась) старческая, птичья.

Андропов и Черненко в «донжуанском списке» народа значились, как две случайные связи.

Короткая любовь с Андроповым получилась с садистско-шпионским уклоном. Генсек-гебист ловил народ средь бела дня в магазинах, как будто не знал, что к вечеру там — пустые прилавки. Мешал смотреть кино, приставая в темноте с дурацкими вопросами, почему народ сидит в зале, вперившись в экран, а не перевыполняет норму на предприятии. Даже в банях начал проверять, где его совсем не ждали. А еще велел определение «русский» везде менять на «советский», так что даже в старых сказках с перепуга стали печатать: «Баба сунула ухват в советскую печь и достала горшок с кашей». Народ, впрочем, не успел ни испугаться, ни возненавидеть Андропова. Едва развесили по стране его портреты с улыбкой Джоконды, как он умер в больнице от почечной недостаточности.

Черненко вообще не удостоил народ внятной близости, сразу слег в ту же самую больницу, откуда его увезли на элитное кладбище под кремлевской стеной.

Горбачев, продолжил «сексуальное путешествие» в историю Егоров, приучил народ к оральному сексу. Но этого ему показалось мало. Он подмешал народу в водку клофелин. Тот так и вырубился с открытым ртом, что-то бормоча о «перестройке, гласности и обновленном социализме». А когда очнулся, обнаружил в своей обворованной — с содранными обоями и вырванными розетками квартирке — хулигана-алкаша, который десять лет драл его на рельсах, не интересуясь, нравится это народу или нет.

Егорову вспомнилась неправдоподобная история, рассказанная ему Игорьком Раковым, который в бытность депутатом услышал ее от другого — весьма уважаемого — народного избранника. Будто бы тогдашний президент задумал чохом разогнать Думу и правительство, запретить компартию, отменить выборы и ввести в стране чрезвычайное положение. К нему направилась делегация, куда вошел и уважаемый депутат, знавший президента по многолетней совместной работе в обкоме, чтобы отговорить от этого безумного шага. Охрана долго скрывала, где находится президент, но делегация проявила настойчивость и, в конце концов, обнаружила главу государства на одной из подмосковных дач… в бане (вот узнал бы Андропов!). Президент после долгих уговоров вышел на банное крыльцо в чем мать родила и долго не понимал, кто к нему приехал и чего этим людям от него надо. А когда разобрался, хрястнул с размаху немалого размера членом о дверной косяк: «Не надо мне говорить про народ! Я лучше вас знаю, как управлять Россией! Вот что ей надо!» Чрезвычайное положение он, правда, вводить передумал, однако предупредил, что своими руками задушит (прибьет членом) начальника центрального избиркома, если не победит на выборах.

Следующий лидер взялся повышать сексуальную культуру народа, предложив ему «Menage en trios» — любовь втроем. Народ запутался, кто из вождей альфа-, а кто бета-самец, кто из них наверху, а кто внизу или сбоку. Опытные партнеры всякий раз ставили народ в такую позицию, что было не разобраться. А когда продвинутый в товарно-денежных отношениях народ заикнулся насчет двойного тарифа, напарники дали ему единственную гарантию — что будут время от времени меняться местами, чтобы народ не скучал.

В сущности, вся человеческая цивилизация, вздохнул Егоров, это история массового психического и сексуального расстройства общества. Просматривая в компьютере медицинские карты записавшихся сегодня к нему на прием пациентов, он, видимо случайно, соскользнул в Сеть БТ, и сразу же изумленно уперся в «Большую Тему», где дебютировал некто под ником «nollь»:

«Сгорают, чадят, рассеиваются в наших глазах все неэкзистенциальные единства мира; и все время гибнет возникающая на них надежда человеческая… Но люди все снова и снова устремляются, в каждом своем поколении и во всяком народе, к новым формам своего неверного, подобного дыму, единства…

История человечества есть история торжественной гибели ложных единств».