Смертельное танго - Татьяна Корсакова

— Да нормально все с ними! Просто дурачатся ребята. — Похоже, Данила был слишком пьян, чтобы заметить очевидные симптомы. Это тоже плохо.

— Дурачатся?! — осторожно переспросила Селена. — Слушай, Алексеев, а ты их давно знаешь?

— Достаточно давно. В универе на одном курсе учились, потом еще пару раз пересекались.

— Ну и как эти двое учились?

— Лемонтий так себе, а у Дакера красный диплом.

— Красный диплом?! У этого упыря? — Селена даже присвистнула от удивления.

— Упыря! — передразнил Данила. — Да у него, если хочешь знать, аспирантура за плечами и отец — профессор.

— А что же его тогда так развернуло — аспиранта, профессорского сына?

— А ты язва, Савицкая. — Данила нахмурился. — Развернуло и развернуло. Каждого из нас по-своему развернуло. Его так, меня этак. Терпимее нужно быть к людям. — В его голосе послышалось раздражение.

— А я, значит, нетерпимая? — Ох, зря она сегодня пришла. Наверное, она даже зря предложила ему идею с компьютерной игрой. Не пришла бы, не предложила — не услышала бы вот такое…

— Не обижайся, но ты в самом деле нетерпимая. Ты всегда хочешь, чтобы все было по-твоему. — Данила оттолкнулся руками от стола, инвалидное кресло налетело колесом на пустые бутылки, вышибая из них жалобный звон. — Алексеев, надо то, надо это! А я, между прочим, уже давно не твой пациент и не мальчик, чтобы меня поучали! Подкинула хорошую идею — низкий тебе за это поклон! А дальше не вмешивайся. Что ты вообще понимаешь в мужской дружбе?!

— В мужской дружбе я действительно ничего не понимаю. — Селена встала из-за стола. — Пойду я, Алексеев. Мне завтра на работу рано. Ничего, если я не стану тут прибираться?

— Сам приберусь, не переживай. — Он не смотрел в ее сторону, сосредоточенно поднимал упавшие бутылки.

И провожать он ее не вышел. Всегда выходил, а сейчас остался в кухне. Наверное, это плохо. Нет, наверняка это очень плохо… А иначе откуда взяться слезам?! Таким колючим, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. А иначе почему так больно?..

В прихожей стояла пара мужских туфель, у Элеоноры был поздний посетитель. Селена осторожно прикрыла входную дверь, прошла в свою комнату, не раздеваясь, упала на кровать, включила музыку, достала из кармана джинсов медальон. Серебряная волчица недобро скалилась, наверное, обиделась за хозяина.

— Ты тоже считаешь, что я нетерпимая? — спросила Селена, стирая с лица слезы. — Я действительно влезаю не в свое дело и мешаю Оборотню двигаться вперед?

Волчица ничего не ответила, но скалиться перестала. Наверное, оттого, что Селена тоже была ее хозяйкой.

Поздний посетитель наконец ушел, и Элеонора заглянула в комнату Селены.

— Вернулась? А я думала, ты сегодня останешься у Данилы, — сказала без особого, впрочем, удивления.

— Не осталась. — Селена отвернулась, словно тетя могла увидеть ее красное от слез лицо.

— Ну, не осталась и не осталась! Давай чай пить.

Они пили чай с булочками соседки Натальи. Элеонора курила, а Селена рассказывала о настигших их с Данилой переменах и плакала. Надо же ей иногда и поплакать…

— Не ходи к нему пока, девочка, — сказала Элеонора, когда остыл чай и закончились слезы.

— Совсем не ходить? — Она не понимала, как можно хоть день прожить без Данилы. Как же можно не ходить, сознательно обрекать себя на такие муки?!

— Вам нужно отдохнуть друг от друга. — Лишенное возраста лицо Элеоноры было печально. — Так иногда случается, и разлука в этом случае лучшее средство.

— Он без меня пропадет. — Селена громко всхлипнула, совсем по-детски. Только с тетей она могла позволить себе быть слабой.

— Так уж и пропадет? — Тетя иронично приподняла бровь. — Я вот долгое время жила одна и, как видишь, не пропала. Селена, твой Данила не беспомощный паренек. Он уже научился жить со своей бедой, приспособился, смирился. Теперь ему хочется обычной человеческой жизни, а ты изо дня в день напоминаешь ему о болезни. Не со зла, конечно! — Она предупреждающе взмахнула рукой, и серебряные браслеты на запястье тихо звякнули. — Но это так.

— Я?! — Селена думала, что больнее, чем уже есть, быть не может. Она ошибалась.

— Ты! Не обижайся, девочка, но кто-то ведь должен сказать тебе правду. Каждый день ты отдаешься своему Даниле без остатка. Да, ты поддерживаешь его, помогаешь оставаться в форме, но этой своей непрекращающейся заботой ты не позволяешь ему забыть. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю. — Селена отставила чашку с недопитым чаем. — Я его ограничиваю, не даю развиваться. Но ведь я хочу как лучше…

— Благими намерениями вымощена дорога в ад, — заметила Элеонора с невеселой усмешкой.

— И что мне теперь делать?

— Я тебе уже сказала, что нужно делать. Дай своему Оборотню возможность принимать самостоятельное решение, не души своей заботой. Пройдет время, и он сам тебя позовет.

— А вдруг не позовет? — Ладони взмокли, стоило только подумать о том, что случится, если она больше никогда не понадобится Даниле.

Тетя пожала плечами, сказала неожиданно жестко:

— Если не позовет, значит, он — не твоя судьба.

— Он — моя судьба!

— В таком случае тебе нечего бояться.

* * *

Прошел месяц. Месяц ожиданий и жестокой борьбы с самой собой. Данила не звонил, и Селена не находила себе места. Как он там? Как он может жить без нее? Кто варит ему кофе, убирается в квартире и делает массаж? Она сходила с ума, а он не звонил…

Значит, Элеонора, как всегда, права: ее Оборотень не маленький мальчик, со всеми проблемами может справиться сам. Может, и справляется. Пришло его время принимать решение и делать выбор, а ее выбор — не мешать ему. Сложный выбор, мучительный, но по-другому никак.

Селена и не мешала. Работала как каторжная, отдыхала как могла, медленно, день за днем, приучала себя к мысли, что Данила больше не позвонит никогда, заставляла себя привыкать к постоянной боли. Душа может болеть так же сильно, как и тело, — теперь она это точно знала. И жить без Оборотня тоже можно: продираясь через череду серых дней, словно от паутины, отмахиваясь от тоски, заставляя себя не думать и не вспоминать, пытаясь научиться смирению…

Она смирилась. Заставила себя смириться. Она сделала все, что от нее зависело. Пусть дальше сам… Надо только отдать ключи… И забрать свои вещи… Потом когда-нибудь… когда не будет так больно…

— Я уеду, — сказала она однажды Элеоноре.

— Куда?

— Куда-нибудь, где тепло. Может, снова в Индию.

— Поезжай. — Элеонора не стала ее отговаривать, она всегда знала, что нужно ее любимой племяннице.

К месяцу жизни без Оборотня прибавилось еще две недели. Селена отогрелась, загорела, убедила себя, что забыла…