Русский вечер - Нина Матвеевна Соротокина

Борис сообразил, что так и ничего не сказал Яне о Димаре с Ордынки с его глупым шантажом. Не сказал и правильно сделал. «Жизнью он рискует, малосольный огурец! Незаменимый борец с преступностью! Супермен хренов! А куры строить нашим бабам тоже входит в джентльменский набор?» — и, не находя далее слов для выражения негодования, он показал в окно полновесную фигу. Сумрак ночи подсказал ему решение. Он тотчас же схватил телефон.

— Кирюх, ты? Тащи завтра вечером к себе этого Димаря с его наработками. Что значит — не пойдет! Я его силой приведу. Будем все вместе ломать диск.

23

Обычная наша жизнь, образно говоря, есть заросший тиной пруд. Существуем себе тихо, плаваем в непроточной воде, барахтаемся в ней, выставляя миру перепуганные лица, а потом вдруг все вспучится, забурлит, и понесет нас поток в неизветстном направлении. Я уже третий день у Яны, о Веронике никаких вестей, Барсик со мной, куда же я без Барсика. Что делать в этой ситуации, как не сойти с ума? Одна надежда — жизнь подскажет. И она подсказала.

Раньше в милицию вызывали повесткой. Здесь же мне позвонили по телефону. Нелюбезный женский голос попросил меня записать, что сегодня в таком-то часу меня ждут в таком-то кабинете такого-то отделения милиции. Три нелепые цифры и адрес. Милиция совершенно чужого, незнакомого мне района. Зачем меня туда вызывают? Я попыталась выяснить это у нелюбезного голоса, но тот отключился.

Тогда я еще ничего не знала о походе Желткова к участковому, но и без этого у меня хватило ума предположить, что вызов к милиционерам связан с Вероникой. Может быть, уже где-то обнаружено ее бездыханное тело? Тьфу, тьфу… выкинь этот мотивчик из головы. Он слишком мрачен, и барабаны фальшивят.

Приехала. На входе дежурный за стеклянной стойкой, напоминающей сберкассу, выдал уже выписанный на мое имя пропуск. Нашла комнату 26. Крохотная комнатенка, побольше спичечного коробка, поменьше тамбура в вагоне, но уютно. Крашеные стены, в углу шкаф — по виду платяной, два стола, на стене календарь с пейзажами, на окне розовая фиалка в цвету, за стеклами решетки. Я первый раз в милиции по вызову. Не знаю, что я ожидала увидеть, но как-то все это иначе себе представляла.

Следователь тут же предложил мне сесть. Он был молод, учтив и корректен, да, именно такие слова пришли на ум, когда я услышала его глуховатый голос, увидела его голову, стриженную ежиком, и голубую полоску застиранного воротничка, выглядывающую из коричневого, домашней вязки свитера.

Следователь представился — имя, отчество, фамилия… Все это я немедленно забыла, сохранив только имя — Иван, а лучше сказать — Ванечка, что-то в нем было трогательное. Я ехала ругаться. Какого черта? Если вы вызываете человека, то уделите ему лишнюю минуту, чтобы сообщить — зачем! Если у вас в запасе тяжелое известие, то не надо играть с ним, как с горячей картофелиной. Лучше горькая правда, чем недомолвки и вытягивание жил. Но следователь был учтив, и я приняла правила его игры. Только и позволила себе, что прокричать на придыхании:

— Вы меня вызвали из-за тетки? Из-за Вероники Викторовны Желтковой? Она жива?

— Надеюсь, — сухо сказал следователь.

— Вы ее нашли?

— Успокойтесь, пожалуйста. — Ванечка не играл со мной в прятки. — Поступило заявление от гражданина Желткова. Он уже дал показания. Теперь это предстоит делать вам. Расскажите все с самого начала. И не упускайте мелочей. Время у нас есть.

Я хотела крикнуть — нет у нас времени, Вероника под топором, а потом вдруг и успокоилась. Более того, я испытала странное облегчение. Как очнувшийся лунатик. Ванечка располагал к себе. В его словах не было истерии, в глазах — дурного блеска. Ну хорошо, пусть он взяточник и все торговые палатки района несут ему мзду, пусть он не борется с наркоторговлей надлежащим способом и потворствует гильдии нищих, он все равно профессионал. Веронику искать больше некому.

Он слушал внимательно, не задавал вопросы, не кричал, как Янка: «Мама, ты чистое дитя! У тебя жидкие мозги! Прекрати глупую самодеятельность!», а только деликатно подправлял мой рассказ, не давая чувствам «растекаться по древу». При своих свежих годах он успел столько увидеть лгунов, дураков, хулиганов и преступников, что отвык удивляться, и мне жалко было его за всепонимающий взгляд.

Это, оказывается, очень полезно — рассказать все спокойно и подробно. Во-первых, ты начинаешь смотреть на себя со стороны. Потом, ты погружаешься в суть вопроса. В безумной нашей суете я все время болталась на поверхности, житейские волны накатывали, и я все старалась от них укрыться, а здесь вдруг буря как бы улеглась, можно было внимательно рассмотреть и камешки на дне, и куда рыбки плывут, рассмотреть и подумать: а какая у всего этого подоплека, почему так получилось? Мне вдруг самой стало смешно — почему я решила, что моя дочь связана с темным уголовным миром? Вся эта история с конвертом была совершенно чужой, нас она задела только по касательной. Мне захотелось оценить собственное поведение, я оценила, и даже волнующая догадка коснулась души легким крылом: Яна затыкала мне рот и оттесняла от активных действий не потому, что считала меня старой дурой, а просто берегла. Мысль эта мелькнула вчерне, как подстрочник, но я знала, что дома додумаю все набело, и это волновало и успокаивало одновременно. Кто знает, может быть, вообще стоит переосмыслить мое отношение к дочери? Глупая, нигилистическая привычка все время ругать своих детей.

Потом Ванечка задал мне несколько вопросов. Его интересовало, где находится книжка, которую Вероника умыкнула (он не сказал — украла, за что я ему очень благодарна) в римском аэропорту. Я честно созналась, что она осталась у Вероники. Еще его интересовал диск и фотографии. На это он тоже получил исчерпывающий ответ. Фотографии мы скопировали, а диск уплыл. Как его скопируешь, если он зашифрованный. Как позднее выяснилось, мои познания в компьютерных играх оставляли желать лучшего. Компьютер замечательно копирует как незашифованные, так и зашифрованные диски.

— Вот вам бумага. Подробно напишите мне все, что рассказали.

— Господи, но это же целый роман.

— Этот жанр нам не подходит ввиду отсутствия времени, — оказывается, Ванечка еще обладал чувством юмора. — На все про все вам сорок минут. Дерзайте.

Я уложилась в полчаса. Когда рассказываешь с переживаниями, то действительно долго, а если без гарнира — голый сюжет, то раз-два, и в дамки.

— А теперь поехали.

— Куда?

Во всех кинофильмах свидетелей по делу не пускают дальше комнаты следователя, а Ванечка