Час ведьмы - Крис Боджалиан

— Да.

— И?

— Кисть была сломана. Она заживает. Обратись Мэри ко мне раньше, возможно, сейчас она была бы в лучшем состоянии. Но Мэри и ее мать, как и многие самонадеянные женщины, сочли, что у них достаточно знаний, чтобы справиться с такого рода увечьем. По правде говоря, со сломанной кистью мало что можно сделать, лучше оставить ее в покое. Я не могу ее вправить. Кости слишком маленькие.

— Чем была нанесена травма?

— Мне известно только то, что было представлено суду. Томас Дирфилд утверждает, что его жена упала на носик чайника. Мэри настаивает на том, что он проткнул ее вилкой.

— Зубьями Дьявола, — поправил Калеб Адамс.

— Посудой, — сказал врач.

— По виду раны вы не можете заключить, чем она была нанесена — носиком или зубьями?

— Нет, не могу.

— У вас есть свое мнение на этот счет?

— Я могу только сказать, что это тяжелая травма. Но, по крайней мере, от женской заботы она не стала хуже.

— Вы лечили Уильяма, брата Кэтрин, верно? — спросил Адамс.

— Да, лечил.

— Как?

— Ему пускали кровь и ставили банки. Мы мыли его. Давали ему яйца, фенхель, ром. Я вспрыскивал в него прах сваренной и высушенной жабы через нос. Мы пробовали пауков. Но его время пришло, и ничто не могло изменить течение болезни.

— Вам известно, что Мэри Дирфилд приносила ему травы? — с нажимом спросил Адамс.

— Да, — ответил он, растянув гласную, и Мэри услышала, сколько презрения он сумел вложить в этот единственный слог.

— Прошу вас, скажите, что вы думаете по этому поводу?

— Она не лекарь, не повитуха. Пусть ее травы не от Дьявола, но они не обладают целебными свойствами. Ее учила старая женщина, живущая у Шеи. И, я полагаю, ни одна повитуха не позволила бы бесплодной женщине вроде нее присутствовать при родах.

Это было неправдой, и Мэри больше не могла терпеть его насмешки.

— Я четырежды помогала повитухам при родах! Присутствовала там четыре раза! — сказала она доктору и сидевшим перед ней магистратам. — Почему это вообще имеет значение? Разве мы здесь не потому, что Томас Дирфилд сломал мне кисть вилкой? Потому что Томас Дирфилд…

— Достаточно, Мэри, мы уже вас выслушали, — губернатор жестко оборвал ее, повысив голос. Он оглянулся на других магистратов, повернулся обратно к ней и сказал уже мягче, почти игриво: — И, я уверен, мы еще вас послушаем. Сейчас время доктора высказаться.

— О, мне больше нечего сказать, — ответил Роджер Пикеринг и закатил глаза: — Могу я уже идти и отведать ужин?

— Можете.

Уходя, он кивнул Мэри; со стороны его жест казался уважительным, но Мэри знала, что он выражал лишь снисхождение. Она перевела дыхание, чтобы прийти в себя после того, как губернатор осадил ее.

— Джонатан Кук в зале? — спросил Уинслоу.

— Да, — услышала Мэри голос своего зятя, и тут он вышел вперед. Он выглядел более мрачным, чем в тот день, когда они виделись последний раз. Когда его привели к присяге, в его глазах не было жизнерадостных искорок. Халл говорил Мэри, что в своих показаниях Джонатан утверждал, что, по его мнению, как минимум в двух случаях ее синяки могли быть следами побоев. Следовательно, сегодняшний процесс не сулил ему ничего хорошего: либо он обвинит своего тестя, либо добавит ложь к списку своих грехов.

— У нас есть к вам несколько вопросов, — предупредил Ричард Уайлдер. — Очевидно, вы замечали синяки на лице Мэри Дирфилд.

— Да, замечал.

— Как часто?

— Дважды, насколько мне помнится.

— Возможно, что вы видели большее число раз?

— Да, сэр.

Калеб Адамс наклонился вперед:

— По словам Мэри, отчего у нее были эти синяки?

Джонатан нервно теребил манжеты.

— Один раз она сказала, что налетела на крючок для одежды. Второй раз, что ударилась сковородкой.

— Мэри не обвиняла своего мужа в том, что он бьет ее?

— Нет.

— Но у вас были сомнения? — спросил Уайлдер.

— «Сомнения» — слишком сильное слово. Меня удивило, с какой частотой она получала эти повреждения. Но она ни разу не говорила, что Томас бьет ее.

Итак, все ясно, подумала Мэри. Джонатан выбрал свою линию. Иначе и быть не могло.

— Благодарим вас, — сказал Калеб Адамс.

— Калеб, — заметил Уайлдер, — думаю, очевидно, что Мэри пыталась защитить своего мужа от общественного порицания. Скорее всего, она не хотела, чтобы Томас страдал от подобного унижения.

— В таком случае скажите мне, Ричард, — продолжал Калеб, — вы заявляете, что Мэри Дирфилд лгала тогда, а теперь говорит правду?

Уайлдер явно начинал злиться.

— Да, она могла лгать, когда не открылась сразу своему зятю в присутствии падчерицы, что его тесть бьет ее. А уж если мы намерены подвергать сомнению показания свидетелей, то не будем забывать о репутации Джонатана Кука. Пожалуй, нам не стоит верить ни одному из участников этой отвратительной истории.

У Джонатана был такой вид, словно его только что приговорили к каторге: опечаленный, пристыженный и испуганный.

Мэри обернулась к нотариусу и прошептала:

— Джонатан? А что не так с его репутацией?

— Поговаривают, что он играет с моряками, которые приезжают и уезжают. В карты, — шепотом ответил Халл.

Мэри впервые об этом слышала. Теперь она иначе взглянула на мальчишеский нрав и веселость Джонатана, как если бы это были отличительные признаки его безответственности.

— Джонатан, вам есть что добавить к этому? — спросил его Адамс.

— Нет, — униженно пробормотал он.

— Очень хорошо. Можете идти, — закончил губернатор, и Джонатан, ни на кого не глядя, растворился в толпе. Мэри гадала, кто будет следующим. Томас? Абигейл? Матушка Хауленд?

Но вместо этого она увидела, что Джон Эндикотт о чем-то тихо совещается с Ричардом Уайлдером и Калебом Адамсом. Дэниел Уинслоу подошел к восточным окнам зала. Снаружи было темно. Настала ночь.

— Мы намерены отложить рассмотрение прошения до завтра. Сегодня вечером мы не заканчиваем, — объявил Эндикотт. — Мы возобновим слушание завтра утром. Надеемся, что обе стороны будут так же, как сейчас, присутствовать в зале.

Томас вышел вперед и сказал:

— Губернатор, меня не было на мельнице весь день. Вы предполагаете, что завтра я также туда не вернусь?

— Только в том случае, если вы желаете сохранить свой брак, Томас, — ответил Эндикотт.

— И целостность своего имущества, — шепнул Бенджамин Халл на ухо Мэри, чтобы услышала только она.