Семь разгневанных богинь - Наталья Вячеславовна Андреева

class="p1">– Для тебя у меня всегда есть время. Повторяю вопрос: что случилось?

– Я никогда не рассказывала тебе о наших провинциальных родственниках.

– И я справедливо полагал, что их не существует.

– Вот уже не один десяток лет я не езжу в свой родной город. И мне за это стыдно.

– Ты им чем-то обязана? Ему и своей родне? Тебе там памятник поставили, а ты не поехала на открытие?

– Леня, ты можешь говорить серьезно?

– Я серьезен. И в третий раз повторяю: что случилось? И, пожалуйста, короче. Без сантиментов.

– Ты очерствел, – огорченно сказала мама. – Вот и Настя жалуется.

– Настя тебе жалуется?! А почему со мной не поговорит?

– С тобой невозможно нормально разговаривать. Ты либо отшучиваешься, либо грубишь.

– Я тебя внимательно слушаю.

– Я прошу у тебя позволения, чтобы у нас жила моя племянница.

– Племянница?

– Дочь моей двоюродной сестры, – поспешно сказала мама.

– Почему я о ней никогда не слышал? И о твоей сестре тоже?

– Я должна была бы о них позаботиться, но не сделала этого.

– Они поступили бы точно так же, если бы разбогатели: забыли о твоем существовании. Не посыпай голову пеплом. Как я понял, ты хочешь искупить свои грехи.

– Наши, Леня.

– А я очерствел. Меня абсолютно не интересует провинциальная родня. Сколько ей лет, этой твоей племяннице?

– Около сорока.

– Ты даже не знаешь точно, сколько ей лет?!

– Она очень несчастна, Леня. Родила вне брака, а в провинции общественное мнение – это бабушки на лавочках. Бедную Катю заклевали.

– Катю, значит.

– У меня ведь есть и свои деньги.

– И я никогда не контролировал твои расходы. Хотя недавно мне на стол легли довольно странные счета. Но поскольку это не связано с Кипром, я их проигнорировал.

Я видел, что мама разнервничалась. Она тратила слишком уж много денег на благотворительность. Какой-то фонд, назначения которого я не понимал. И хотел было с этим разобраться, но дела навалились.

– Если ты не возражаешь, Катя к нам в Бережки переедет.

– С какой стати мне возражать? – пожал плечами я. – Понимаю: ты одинока и нуждаешься в компаньонке. Бедная родственница из провинции вполне подойдет. Пусть приезжает.

– Спасибо.

Повторяю: день, когда у нас появилась Катя, я не запомнил. Она долго пряталась в своей комнате на втором этаже, самой дальней, угловой, месяц, два, а может, и больше. Иногда я видел какую-то тень, которая шарахалась, едва завидев меня. Тень всегда была в черном.

Не выдержала Настя:

– Эвелина Вячеславовна, почему Катя никогда не завтракает с нами? А также не обедает и не ужинает.

– Она стесняется.

– Но мы такие же люди. И мы не кусаемся, – попыталась пошутить Настя.

– Хорошо, я ей скажу.

Катю моя мама уговаривала еще неделю. Наконец я увидел свою какуютоюродную сестру. Когда мы все уже уселись за стол, в дверь вошла женщина в черном. Внешность у нее была незапоминающаяся. Разве что глаза. Как на иконах. Тех, где изображены великомученики. Страдающие глаза, невыразимо печальные.

– Здравствуйте, – прошелестела Катя. Замечу, что это был ужин, и за окном уже стемнело. Видимо, при свете дня она прийти не решилась.

– Проходи, садись, – ласково сказала мама, кивнув на свободный стул.

Катя кинулась к нему и буквально упала. Мне даже показалось, что она всхлипнула. Она психически здорова, интересно?

Когда разносили еду, Катя вскочила, чтобы выхватить из рук прислуги поднос.

– Катя, сядь, – не выдержал я. – Здесь не цирк. Мы просто ужинаем.

Звук моего голоса оказал на нее странное действие. Она успокоилась. Села обратно за стол и даже немного поела.

Этих семейных застолий Катя всячески избегала. Но моя мама почему-то настаивала, чтобы Катя с нами общалась и обязательно ужинала.

– Это твое законное место, – сказала как-то она.

Словам я не придал значения. А зря.

Катя все время пыталась быть нам полезной. Целыми днями вязала, и мы получали в подарок шарфы мышиного цвета и уродливые салфетки. Их мама, слава богу, увозила на какие-то свои благотворительные аукционы. Не сомневаюсь, что салфетки улетали за баснословные деньги. А вот шарфы…

Когда я как на крыльях летел в Бережки, то, обернувшись, увидел на заднем сиденье этот шарф. Оказывается, я всегда возил его с собой. Он пах Катей. Не духами – косметикой и парфюмом Катя не пользовалась. Ладаном. Потому что, к нашему огромному общему счастью, Катя открыла для себя монастыри и с энтузиазмом принялась за паломничество. Звенигород, Новоиерусалимский монастырь в Истре, а потом и дальше: Владимир, Ярославль.

Мы все вздохнули с облегчением: и салфеток стало меньше, и шарфы закончились. Но в этот последний свой день я схватил его и прижал к лицу. Ай да Катя! Этот запах показался мне слаще любых духов, даже самых дорогих. Тех, которыми пахла моя мама. И ай да мама!

Что касается нашего единственного с Катей разговора… Ведь последние два года я редко бывал в Бережках. Меня прекрасно заменял Дергач, который торчал там постоянно. Я надеялся, что Настя с Катей станут подругами. И именно Катя поддержит мою жену в период навалившейся на нее тяжелейшей депрессии. Но Катя перед Настей робела. Все время норовила назвать ее по отчеству.

Передо мной робела еще больше. И в конце концов я не выдержал. Признаться, мне с трудом удалось поймать момент, когда Катя была одна и все пути к отступлению для нее были отрезаны. В комнату к ней я не заходил. Черт знает почему. Стеснялся, что ли. Я? Стеснялся?! Но меня туда ноги не вели. Мне казалось, что там келья, где я мигом вспомню все свои грехи. Упаду на колени и раскаюсь во всем, рыдая над списком своих любовниц. А наутро наши клиенты получат ошеломляющие скидки или я вообще примусь раздавать многомиллионные квартиры даром.

Застал я Катю на кухне. Я же говорю: она все время пыталась помогать, и не только нам, Петровским. Прислуге тоже. Мариша куда-то отлучилась, и Катя стояла у плиты, помешивая аппетитно пахнущее варево.

– Хочу сделать сэндвич, – громко сказал я, войдя на кухню.

Катя обернулась и выронила ложку. Я нагнулся и проворно ее поднял.

– Спасибо, – прошелестела Катя.

– Я давно хотел тебя спросить: почему ты никогда не смотришь мне в глаза?

– Отпустите меня, пожалуйста, – неожиданно взмолилась Катя.

– Отпустить?!

– Я не старая еще. Работать могу. Уборщицей или горничной. Я не могу так.

– Как так?

– Леонид Андреевич, зачем вы меня мучаете?

– Катя, да ты что! Я всего лишь хочу наладить родственные отношения.

– Вы меня даже не помните.

– Но разве это удивительно? Давай узнаем друг друга заново, – я взял ее за руку.

Катя оцепенела. Я никогда еще не видел, чтобы женщина на меня так реагировала. В глазах у Кати был