Кровь и символы. История человеческих жертвоприношений - Олег Ивик

лет воздвигали многочисленные народы, населявшие донские степи. Высота самого большого кургана – около шести метров. Чтобы его раскопать, понадобились бы десятки людей и несколько месяцев работы, а нас было всего 10 человек. Мы стали присматривать себе что-нибудь поменьше. Поле в тот год стояло «под паром», и внимание археологов привлекло рыжеватое пятно диаметром около 10 метров, едва заметно выделявшееся на свежевспаханной земле. Измерения показали, что уровень почвы в этом месте повышен на 15 сантиметров. Это был курган! Конечно, когда савроматы, жившие в этих местах две с лишним тысячи лет назад, воздвигали насыпь, она была выше. Но потом дожди и ветры, а особенно вспашка почти сровняли ее с землей.

Находки пошли с первого же штыка – так археологи называют глубину одной лопаты. Плуги и бороны давно сделали почти всю работу за нас, и нам оставалось только расчищать многочисленные находки, лежавшие на пережженной земле под тонким слоем чернозема. Здесь были большой бронзовый котел, жаровня, бронзовые фигурки, украшавшие конскую сбрую, наконечники стрел, кувшин, два горшка, маленькая бронзовая ладошка – когда-то она служила ручкой деревянного ковша. Вперемешку с обгорелыми костями коней и овец лежали такие же обгоревшие останки двух людей. Создавалось впечатление, что их расчленили и бросили в костер, разведенный в небольшом углублении; в отличие от костей, остальные предметы были аккуратно расставлены вокруг.

Это была могила без хозяина – кенотаф. Ее воздвигли в честь погибшего в военном походе савроматского воина или воительницы. Тело не смогли привезти обратно; быть может, скифы – соседи и вечные враги савроматов – сделали из черепа покойного чашу, а из кожи плащ. Но безутешные родственники погибшего не остались в долгу: они и без покойника провели похоронный обряд, а для того чтобы умилостивить дух умершего, принесли ему в жертву двух человек, возможно пленных скифов. Такие курганы-кенотафы с человеческими костями археологи находят по всей Великой Степи…

В VII веке н. э. в степях Нижнего Дона и Волги появились хазары. Поначалу новые обитатели степей были в основном язычниками, хотя среди подданных хазарского кагана встречалось немало христиан и мусульман. Потом верхушка государства обратилась в иудейскую веру. Ученые до сих пор не смогли выяснить, коснулась ли иудаизация простого населения Хазарии. Во всяком случае, в государстве царила похвальная веротерпимость, и в столице, городе Итиль, рядом стояли синагоги, церкви и мечети. Человеческие жертвоприношения здесь, естественно, не приветствовались, хотя по окраинам огромного многонационального государства, конечно же, обитало немало язычников. Но один жестокий обряд тем не менее регулярно проводился, причем именно в столице. Это была ритуальная казнь самого кагана – сакрального главы государства.

Во главе каганата стояли два человека: каган и царь. Царь был фактическим правителем огромной и могущественной державы. Каган жил затворником в своем дворце и реальной властью не обладал. Тем не менее сам царь входил в покои кагана не иначе как босиком, держа в руках кусок горящего дерева для очищения. Он падал перед каганом ниц и лежал, пока божественный властитель не позволял ему приблизиться. Раз в четыре месяца каган объезжал свои владения. Все встречные, издали завидев кортеж, падали на землю и лежали, пока он не скрывался из виду. Вся армия сопровождала властителя, не смея, впрочем, подойти к нему ближе чем на милю, так что каган совершал свои прогулки практически в одиночестве.

Повелителя ублажали 25 жен – дочерей вассальных государей, а также 60 наложниц. От кагана исходила столь мощная сакральная сила, что, по свидетельствам современников, стоило ему показаться на поле боя, как враги немедленно обращались в бегство. Но увы, сила эта была не вечна. И если в государстве случались какие-нибудь неприятности вроде засухи или военного поражения, хазары точно знали, кто виноват.

Путешественник и историк Аль-Масуди[213], прозванный «арабским Геродотом», сообщает, что в таких случаях народ спешил к царю и заявлял: «Мы приписываем свое несчастье этому кагану, его существование приносит нам вред. Убей его или отдай его нам – мы его убьем». Царь мог выдать кагана народу или убить его сам. Случалось, что он убеждал народ в невиновности обвиняемого и давал ему пожить еще некоторое время. Но, так или иначе, жизни кагана был положен заранее известный предел. Когда очередного кагана возводили на престол, царь набрасывал ему на шею шелковую петлю и душил беднягу до тех пор, пока он не начинал задыхаться. Тогда его спрашивали, сколько лет он будет царствовать. Число, названное полузадушенным каганом, и становилось рубежом его жизни: когда он проживал это количество лет, его убивали, даже если в государстве никаких неприятностей не происходило. Впрочем, больше 40 лет каган царствовать не мог, какое бы число он ни назвал, – по истечении этого срока его убивали в любом случае{166}.

Убив кагана, хазары устраивали ему самые пышные похороны, которые тоже не обходились без человеческих жертв. По сообщению арабского путешественника и писателя Ибн Фадлана[214], для погребения строили дворец, в котором было 20 комнат, и в каждой вырывали по могиле. Тело кагана хоронили в одной из могил, после чего дворец затапливали, отводя русло реки. А для пущей надежности всем участвовавшим в похоронах отрубали головы, чтобы никто не мог сообщить, где же покоится тело.

В X веке русский князь Святослав сокрушил Хазарский каганат, но установить контроль над всей его гигантской территорией он не мог. Вскоре на оставшиеся без хозяина земли хлынули половецкие орды с востока. В это время на вершинах курганов начинает появляться множество статуй – каменных «баб», как зовут их в народе. Собственно, очень многие степные народы иногда украшали вершины своих курганов каменными стелами или изваяниями, но при половцах это явление приняло массовый характер. Интересно, что половецкие «бабы» чаще всего бывают мужчинами – у них встречаются такие признаки пола, как усы и кинжал (хотя бывают и «бабы»-женщины). Половцы ставили «баб» совсем не обязательно над могилами своих покойников – годился любой курган или холм, но делали это, судя по всему, именно в честь умерших, через какое-то время после их похорон. Возможно, «бабы» служили временным пристанищем для душ, лишившихся тела. Одних водружали на вершинах курганов, где они стояли в течение многих веков (пока советская власть не приказала уничтожить их в атеистических целях). Других, напротив, с самого начала помещали в глубокие ямы, вырытые в таких же курганах, и засыпали землей, принеся им предварительно жертвы. Ученые до сих пор спорят о том, почему половцы предназначили многим из своих идолов весьма короткую жизнь. Высказывалось мнение о том, что статуи, венчающие вершины холмов и предназначенные «для вечности», могли служить вместилищем душ обожествленных героев. Что же касается идолов, чья жизнь была недолговечной, – они предназначались недолговечным душам половцев попроще. Впрочем, иногда в ямах встречаются великолепные статуи, которые не могли принадлежать простым воинам. А человеческие жертвоприношения, совершенные у их подножия, говорят о высоком статусе тех, кому они были посвящены.

Одна из таких статуй была найдена археологами у села Бешпагир в Краснодарском крае. Половцы использовали для своего святилища древний курган эпохи бронзы. Недалеко от его вершины они вырыли глубокую яму и в ней установили фигуру воина в шлеме и портупее, изваянную из серо-желтого ракушечника. Щеки статуи были нарумянены красной краской, ноги присыпаны охрой. В руках, сложенных внизу живота, воин держал чашу – обычный предмет для половецкой «бабы». А у ног его, лицами к нему, окружая статую полукольцом, были аккуратно уложены два мертвых тела – мужчины и женщины. Потом всех троих – и каменного воина, и его спутников – засыпали землей. Так они и пролежали почти тысячу лет, пока их не откопали археологи в конце XX века.

Половцев в степях сменили татаро-монголы. Империя Чингисхана была многонациональной: среди «командного состава» встречались и шаманисты, и буддисты, и мусульмане, и христиане. Сам Чингисхан склонялся к монотеизму и даже намеревался издать кодекс законов, первая глава которого гласила: «Повелеваем всем веровать в Единого Бога, Творца неба и земли, единого подателя богатства и бедности, жизни и смерти по Его воле, обладающего всемогуществом во всех делах»{167}. Этот закон не был обнародован: очевидно, мудрый правитель решил не вносить в ряды подданных религиозного раздора. Но единобожие хана, во всяком случае, не имело ничего общего ни с одной из великих монотеистических религий, отказавшихся от ритуального пролития человеческой крови. И похороны Чингисхана ознаменовались массовыми жертвоприношениями.