Долгий путь домой - Луиз Пенни

– Как же я раньше не заметила, Арман? – Она взглянула на него, потом снова на картину.

– Я тоже не заметил. Их Жан Ги нашел.

– Merci, – сказала она зятю, и тот слегка поклонился, принимая благодарность.

«Забавно, – подумала Рейн-Мари, – он осознает, что перенял одну из манер Армана?»

Пока Рейн-Мари разглядывала картину, Гамаш занялся двумя другими полотнами на полу. Клара уставилась на них.

– Что-то случилось? – спросил он.

Она покачала головой и снова склонилась над картинами. Потом отошла.

Неужели в этих картинах тоже что-то есть, как в той, с губами? Какой-то образ или эмоция, которую хотел передать Питер, и она ждет, когда ее откроют, словно страну, или планету, или необычный новый вид.

Если даже так, то ни Клара, ни Гамаш ничего такого не видели.

Гамаш ощутил на себе чей-то взгляд и подумал, что это Бовуар, но тот готовил сэндвичи в кухне.

Рейн-Мари продолжала с улыбкой глядеть на картину с губами. Клара изучала два других полотна.

Мирна, вот кто смотрел на Гамаша.

Она отвела его в сторону.

– Может, хватит, Арман?

– Вы о чем?

Она пронзила его взглядом, и он усмехнулся:

– Вы заметили мою маленькую стычку с Жаном Ги.

– Заметила. – Она внимательно посмотрела на него. – Клара поймет вас, если вы скажете, что должны остановиться.

– Остановиться? – удивился он. – Это еще почему?

– А почему вы только что накричали на Бовуара?

– Он стоял на стуле. На старом стуле соснового дерева. Стул мог сломаться.

– А он мог сломаться?

– Да бросьте, – рассмеялся Гамаш. – Вы придаете этому слишком большое значение. Я слегка разозлился на Жана Ги и продемонстрировал свое недовольство. Point final[50]. Мелочь. Забудьте об этом.

Последнее предложение прозвучало довольно жестко. В глазах Гамаша Мирна прочитала предупреждение: «Не пересекайте черту».

– Жизнь складывается из таких мелочей, – сказала она, пересекая черту. – И вы это знаете. Разве не это вы говорите относительно убийств? Их редко провоцируют какие-то исключительные события, скорее, наоборот, ряд маленьких, почти незаметных. Мелочи, которые соединяются в огромную катастрофу.

Его взгляд не дрогнул.

– Что вы хотите сказать?

– Вы и так знаете. С моей стороны было бы глупо не заметить того, что сейчас случилось. И с вашей тоже. Это лежало на поверхности. Мелочь. Он забрался на стул, а вы его отругали. Он спрыгнул. И если бы я не знала вас, не знала того, что происходило раньше, я бы и глазом не моргнула. Но я знаю вас. И знаю Жана Ги. И знаю, что слово «сломаться» для вас двоих означает больше, чем для кого бы то ни было.

Они смотрели друг на друга, Гамаш не отступал. Не соглашался с тем, что Мирна может быть права.

– Это просто стул, – произнес он тихим, смягчившимся голосом.

Мирна кивнула:

– Но это не просто кто-то. Это Жан Ги.

– Если бы стул сломался, Жан Ги не расшибся бы, – сказал Гамаш. – Он поднялся всего на полтора фута от пола.

– Я это знаю. И вы знаете, – кивнула Мирна. – Но тут ведь дело не в знании, правда? Если бы жизнь строго подчинялась рациональным правилам, то не было бы войн. Преступлений. Убийств. Реже случались бы разные трагедии. Вашу реакцию, Арман, трудно назвать рациональной.

Гамаш молчал.

Она внимательно посмотрела ему в глаза:

– Может, с вас хватит?

– Хватит? Вы хоть представляете, что я видел в жизни? Что делал?

– Представляю, – ответила она.

– Думаю, нет.

Он посмотрел на нее, и на Мирну нахлынула волна образов. Искалеченные тела. Остекленевшие глаза. Душераздирающие сцены. Все самое плохое, что может один человек сделать с другим.

И работа Гамаша состояла в том, чтобы пройти по кровавому следу. Заглянуть в пещеру. Не побояться увидеть то, что кроется там.

А потом проделать все то же самое еще раз. И еще.

Чудо состояло вовсе не в поимке убийцы. Чудо состояло в том, что этот человек после всего пережитого не утратил человеческих качеств. Даже после того, как его самого уволокли в пещеру. И ранили так глубоко.

А теперь он предлагал встать и помочь еще раз.

А она предлагала ему отказаться. Однако он не соглашался.

– Я не настолько хрупок, – сказал Гамаш. – И потом, мы просто ведем поиски пропавшего человека, а не расследуем убийство. Плевое дело.

Он хотел, чтобы это прозвучало беспечно, но получилось устало.

– Вы уверены? – спросила Мирна.

– Что это не убийство? – уточнил он. – Или что это плевое дело?

– И то и другое.

– Нет, – признался он. – И конечно, в одном вы правы. Мне лучше оставаться в Трех Соснах. Спать допоздна, попивать лимонад в бистро или работать в саду… – Он поднял руку, пресекая ее комментарии относительно его садоводческих потуг. – Я бы хотел делать только то, что хочется нам с Рейн-Мари.

Он говорил, и Мирна чувствовала глубину его желаний.

– Но иногда нет выбора, – тихо закончил он.

– Выбор есть, Арман. Выбор есть всегда.

– Вы так уверены?

– Хотите сказать, что не можете отказать Кларе в помощи?

– Я говорю, что иногда отказ приносит больше вреда.

Он помолчал немного, чтобы его слова обрели больший вес.

– Почему вы помогли мне несколько месяцев назад? Вы знали про опасность. Знали, что помощь может обернуться жуткими последствиями для вас и для деревни. Причем почти наверняка. Но все же вы пришли мне на помощь.

– И вы знаете почему.

– Почему?

– Потому что моя жизнь и эта деревня потеряли бы смысл, повернись мы к вам спиной.

Он улыбнулся:

– C’est ça[51]. То же самое и со мной сейчас. Что проку в исцелении, если спасенная жизнь лишена смысла, эгоистична и подчинена страху? Просить убежища и прятаться от жизни – вещи разные.

– Значит, чтобы обрести убежище, нужно его покинуть? – спросила Мирна.

– Вы так и сделали.

Она проводила его взглядом. Со спины хромота была почти незаметна. Тремор правой руки исчез совсем.

Гамаш подошел к Кларе и Рейн-Мари:

– Нашли что-нибудь?