Резиновый бэби - Жужа Д.

– Что?

– Взять и поменять.

– Что, мадам?

– Зеркало!

– Зеркало?

– Я же объясняю... Оно искажает...

– Искажает...

– Оно просто превращает людей в уродов.

– Уродов?

– Не повторяйте за мной, а действуйте!

– Хорошо, мадам! – Он казался абсолютно спокойным, только на шее вспухла и неровно билась зеленая вена.

– Вас в детстве родители водили в комнату смеха? Туда, где на стенах висят кривые зеркала? Вам было смешно?

– Что, мадам?

– А мне не было... Никогда... И я думаю, если человек здоров, то ему и не может быть смешно! Это не комната смеха, а комната ужаса! Вы же не будете со мной спорить?

– Конечно, мадам!

– Вот и сделайте то, что должны сделать!

– Хорошо, мадам!

– Как все-таки мир несовершенен.

– Не говорите, мадам!

Женщина, наконец, закончила, сделала движение, будто стряхнула что-то с юбки, и села на место. На какое-то время все успокоилось. Менеджер огляделся и опять скрылся за кондитерской стойкой, откуда спускалась винтовая лестница на кухню.

Внизу, в жарком и влажном закутке, мойщик с открытым ртом уже счищал остатки еды с тарелок в большой пластиковый бак.

Менеджер закрыл за собой дверь и, не снимая руки с ручки, заорал:

– Я больше туда с тобой не пойду, слышишь!? Надоело!.. Кто я тебе, в конце концов? Ищи себе другого идиота!

– Что? – Мойщик поднял на него глаза.

– Сам пойдешь, один... С меня хватит!

– Но мне же лететь послезавтра! – Он поставил тарелки в мойку и повернул латунный барашек.

Кран плюнул воздухом, а потом водой.

– Вот иди, б..., сам и ищи... Туда не пойду! – Менеджер, наконец, отпустил дверь и сел на край стола, обитого железом.

– Что случилось-то? – Мойщик таращил глаза и рот.

– Ничего!

– Да что такое-то?

– Ничего!!! Идиотизм какой-то!

– Что, я виноват, что у вас один размер?

– Не виноват! Но я тоже не виноват, что у нас один размер!

– А чего тогда?

– Да задолбали все! Не могу больше!

– А... Так бы и сказал, а то я думал, случилось чего...

Он опустил в мыльную воду стопку очищенных тарелок.

Менеджер достал из кармана брюк мятую пачку «Rothmans», вытащил сигарету и закурил. Рука с зажигалкой подрагивала, на ней мелко тряслась татуированная надпись: «Там, где ты, – там твоя родина».

В это же самое время в кафе с улицы вошел человек средних лет. Мужчина, чуть влажный от дождя, с небольшим чемоданом в руке.

Сел за столик, недовольно покрутил шеей, так, будто ему терла жесткая этикетка.

Заказал айриш кофе и круассан. Вынул из кармана ручку и написал две буквы на тыльной стороне ладони.

Оглянулся.

Аккуратно уложил ручку во внутренний карман коричневого в рыжину пальто. Достал из внешнего отделения чемодана пачку из документов, билетов, денег и положил все это стопкой перед собой.

Пухлая, с ямочками на щеках, официантка принесла ему заказ.

Мужчина долго крутил тарелку с круассаном, вздохнул и положил во внутренний карман пальто все бумаги, которые вытащил только что.

Откусил кусок, начал жевать, потянулся, не глядя, к чашке, пальцем задел пенку взбитых сливок, отдернул палец и тщательно облизал его.

Принялся есть дальше, смешно оттопыривая локти, видимо, чтобы не задеть еду широкими рукавами пальто.

Опять написал что-то на руке.

Долго болтал в чашке ложкой.

Доел круассан.

Сложил руки на коленях.

Посидел чуть-чуть.

Высморкался в салфетку, засунул ее в карман пальто.

Взял в руки телефон и начал что-то просматривать.

Левой рукой отряхнул крошки с колен.

Поставил черный замшевый, совсем новый мокасин небольшого размера на другой, заваленный в сторону.

Осмотрелся, улыбнулся и убрал телефон в карман.

Опять достал бумаги и долго перемешивал их, как карты.

Что-то поискал в кармане.

Встал, аккуратно задвинул стул и пошел к кассе.

Постоял там в ожидании официантки.

Получил чек, вернулся и сел за свой стол. Долго на развернутой ладони отсчитывал мелочь на чай для официантки.

Затем достал из внутреннего кармана пиджака «Беретту-86», разрядил себе в лоб и повалился спиной на соседний стол, ровно туда, где сидели женщина с родинкой и багровый толстяк. Упал, разметая чашки, розетки с джемом и салфетки. Женщина оцепенела, а он, медленно раскинув руки, сполз на пол. На столе, забрызганном алым, как уникальный артефакт остался фрагмент его черепной коробки с кожей и волосами.

Когда через двадцать минут пришли полицейские, официантка уже не кричала, а белые салфетки метались у всех под ногами по потертому дубовому полу.

* * *

Следующим утром в обувной магазин «Ivory», что на New Bond street, в отдел женской обуви вошли два человека. Один сразу уселся на банкетку посреди торгового зала и раскрыл газету. Другой двинулся вдоль полок, не закрывая рта.

Минут через семь он поставил перед продавцом шесть женских туфлей с левой ноги. После чего тоже присел на банкетку.

Еще минут через пять две другие молодые продавщицы вынесли шесть коробок и поставили перед сидящими людьми.

Тот, что не выбирал, тяжело вздохнул, опустил газету, снял ботинки и стал примерять пару за парой, для чего каждый раз вставал и прохаживался перед вторым, который внимательно, открыв рот, смотрел на обувь.

* * *

Продавщицы прятали лица, хихикали и шептались.

На улице сияло солнце, был первый по-настоящему весенний день.

Она с силой пнула вялую покрышку. Дойти до дома по серпантину, да еще в такой туман, невозможно. Со спущенным колесом не поедешь. Нужно ловить попутку. Старый «Вольво»-седан разворачивался у здания почты. Она замахала рукой. Машина, чуть заводя хостом вправо, остановилась.

– Мне до поселка, у меня колесо... А... Это вы?

Совсем молодой человек, сидящий за рулем, кивнул и потер ладонью челку:

– Садитесь... Мне это... Все равно в поселок... Меня там кузен ждет... Мы с ним дело одно начинаем... Серьезное...