Белки в Центральном парке по понедельникам грустят - Катрин Панколь

Жозефина подумала об Антуане. Гортензия была очень привязана к отцу, но никогда о нем не вспоминала. Видимо, считала это излишним. Прошлое есть прошлое, займемся настоящим. Именно так, очевидно, считает Гортензия.

Жозефина решила не задавать больше вопросов и сменила тему, спросив, нравится ли Гортензии говядина с морковью.

Это был их с Ширли последний вечер вместе. На следующий день Жозефина улетала в Париж.

— Может, сходим сегодня на концерт? — бросила Ширли, заходя в комнату Жозефины. — У меня два билета, отличные места… подруга отдала… Сама не смогла пойти, ребенок заболел…

Жозефина ответила, что идея ей нравится, и спросила, как следует одеться.

— Наведи красоту, — с таинственным видом сказала Ширли. — Кто знает…

Жозефина обеспокоенно глянула на подругу:

— Ты что-то намутила?

— Я?! — воскликнула Ширли с видом оскорбленного достоинства. — Ну уж нет! Что ты себе вообразила?!

— Ну, не знаю… Ты похожа на заговорщицу.

— Я похожа на волшебную флейту! Обожаю концерты…

«Мне даже не пришлось врать, — думала Ширли, — я ничего не подстраивала. Просто знала, что Филипп сегодня вечером тоже будет».

Она позвонила ему утром, чтобы спросить, как Александр. Александр грипповал, несколько дней скучал дома. Ширли поговорила с Анни, няней, пятидесятилетней энергичной, круглолицей, крепко сбитой бретонкой. Ширли уважала и ценила ее, да и та, видимо, тоже испытывала к ней симпатию. Няня в наши дни заняла место наперсницы из пьес Расина. Она знает обо всем, что происходит в доме, и может раскрыть вам кое-какие секреты, если найдете к ней подход. Анни была доброй, бесхитростной женщиной и любила поболтать. Она рассказала, что Александр вроде чувствует себя получше, температура спала, и Ширли спросила, можно ли его навестить. Анни ответила: «Да, конечно, но вот единственное — господина Дюпена вы не застанете, он идет сегодня на концерт. В Альберт-холл, — гордо добавила она, — там будут исполнять сонаты Скарлатти, а господин Дюпен их очень любит». Анни плохо удавалось скрыть обожание по отношению к работодателю.

Когда Ширли повесила трубку, в ее голове уже созрел план. Нужно пойти на концерт и устроить так, чтобы Филипп и Жози случайно столкнулись на лестнице в антракте. В любви без хитрости ничего не добьешься, и поскольку этой парочке приспичило играть в несчастных любовников, придется Ширли переквалифицироваться в сводню.

Шел легкий мелкий дождичек. Они вышагивали к остановке такси, и Ширли зябко куталась в розовую кашемировую шаль.

— Надо было надеть пальто, — посетовала она, называя адрес водителю.

— Хочешь, я за ним вернусь? — предложила Жозефина.

— Ладно, сойдет… В крайнем случае выкашляю легкие в скоротечной чахотке… Это будет так романтично!

Они быстро добежали до входа в театр и смешались с толпой зрителей. Ширли, держа в руке билеты, прокладывала дорогу и подгоняла Жозефину, чтобы та не отставала.

Ложа была просторной, в ней свободно разместились шесть обитых красным бархатом кресел с подлокотниками, украшенными помпончиками. Они сели и стали наблюдать, как постепенно наполняется зал. Ширли достала из сумки бинокль. Похожа на полководца, осматривающего расположение войск, подумала Жозефина. Она посмеялась про себя над серьезным видом подруги, но вдруг ее пронзила мысль: «А ведь завтра я уезжаю… и так его и не увижу… завтра уезжаю…» У нее не укладывалось в голове, как можно так запросто оставить Лондон, где останется Филипп, там, у нее за спиной, не представляла себе, как будет жить в Париже, заниматься обычными делами, зная, что целую неделю была так близко… Она подняла голову к куполу из стекла, венчающему зал, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.

Когда хочешь кого-нибудь забыть, начинаешь думать о нем непрестанно.

Ее трясло от желания встать и скорее мчаться на поиски. Не надо было ехать в Лондон, здесь все напоминает о нем, может, он сегодня здесь, в этом зале… Она оглядела зал. Вздрогнула: а вдруг он не один? Наверняка с кем-нибудь.

«Закрываю глаза, открываю и вижу его», — подумала она, зажмурившись и сосредоточившись изо всех сил.

Ширли в это время, припав к биноклю, шарила взглядом по залу, как завсегдатай, который пытается найти в толпе знакомых. Жозефина подумала, что, может, ей лучше извиниться, встать, броситься вон, бежать до двери квартиры Филиппа… Она представила себе эту сцену: он дома, читает или работает, он открывает дверь, она бросается в его объятия, и они целуются, целуются…

Ширли насторожилась, покрутила колесико, наводя на резкость. Закусила нижнюю губу.

— Заметила кого-то? — спросила Жозефина, просто чтобы поддержать разговор.

Ширли не ответила. Она, казалось, была поглощена зрелищем, открывшимся ее взору, тонкие пальцы крепко сжимали бинокль. Потом она положила его и странно посмотрела на Жозефину — словно бы сквозь нее, словно ее и не было рядом. От этого взгляда Жозефине стало не по себе. Она заерзала, гадая, какая муха укусила подругу.

— Скажи, Жози, — произнесла Ширли, осторожно подбирая слова. — Тебе, часом, не жарко?

— Ты с ума сошла?! В театре почти не топят! И только что ты жаловалась, что замерзла!

Ширли сняла кашемировую шаль и протянула Жозефине:

— Ты не отнесешь ее в раздевалку? Я умираю от жары!

— Но… можно же повесить ее на спинку кресла!

— Нет! Она упадет, я затопчу ее ногами, а могу вообще забыть. Я этого не переживу, ведь шаль — подарок матери.

— А…

— Тебе неохота?

— Да нет…

— Я бы сама пошла, но там, в зале, один мой старый знакомый, и мне не хочется терять его из виду.

«А, — догадалась Жозефина, — вот с чего этот странный взгляд. Она собирается выследить его, шпионить с помощью бинокля, и ей не хочется, чтобы я это видела. Она готова умереть от холода, лишь бы нашлась идиотская причина, чтобы меня удалить».

Жозефина встала, взяла шаль и понимающе улыбнулась. Ее улыбка говорила: «Да-да, я догадалась! Тебе нужно побыть одной!»

— Иди в раздевалку музыкантов! — крикнула Ширли в спину уходящей Жозефине. — В других вечно очередища!

Жозефина повиновалась. По пути в раздевалку ее толкали солидные мужчины в костюмах и женщины с ярко накрашенными губами, спешившие в зал. Она прижималась к стене, ища глазами очередь.

Их было несколько. Она встала в одну, сдала шаль, получила номерок и пошла назад, едва волоча ноги. Почему ей вечно не хватает решимости, отваги? «Почему я не могу осмелиться и сделать по-своему? Почему? Меня пугает призрак Ирис. Я боюсь сделать больно призраку Ирис…»

Она на секунду остановилась, задумавшись.

Сумка и пальто остались в зале. Все равно нужно вернуться в ложу, объяснить все Ширли…