Иллюзионист - Анита Мейсон

Они начали новый раунд.

— Ты говоришь, это лишь идея, — сказал Кефа. — Ты не собираешься в данный момент расширять свою… аудиторию?

— Я к этому не готов. Мне просто интересно знать твое мнение в принципе.

— Ты говорил об этом с кем-нибудь еще?

— Нет.

— И не надо, — сказал Кефа. — Есть другие задачи. Не так уж у нас много времени.

— Времени? — Савл засмеялся резким смехом. — Ты только что сказал, что время будет.

— Для евреев. Для них должно хватить времени. Это главное. Но время, время!.. Речь идет не только о проповедовании, крещении, начальной миссионерской работе… В каком-то смысле это самая легкая часть.

Густые брови Савла слегка поднялись.

— Руководство, — объяснял Кефа. — Все эти группы надо удерживать вместе. Ты имеешь представление, сколько времени у меня уходит на административную работу?

— Тогда откажись от нее, — сказал Савл. — Она явно не по тебе.

Снова наступила пауза.

— Я имею в виду, — сказал Кефа, — что сперва необходимо сделать главное.

— «Первое будет последним».

— Ты испытываешь мое терпение, Савл.

— А ты мое, Кефа. Ты говоришь о главных задачах, а для кого они главные? Для тебя или для Бога? Мне они кажутся задачами кучки трусишек, которые боятся выйти за порог своего дома. Вы все напуганы. Ограниченные людишки. Храни меня Бог от ограниченных людишек!

Кефа ждал, пока его гнев не уляжется. Савл, сидевший напротив со сжатыми кулаками, в отчаянии уронил голову на руки.

— Извини, — прошептал он, — я не должен был так говорить.

Он посмотрел на Кефу полными боли глазами.

— Как мне объяснить, чтобы ты понял? — сказал он.

Иногда он вел себя как ребенок.

— Ты не похож на человека, которому нужно чье-либо согласие, — мягко сказал Кефа.

— Это неправда, — сказал Савл. — Я ничего не могу сделать без твоего согласия. Ты это знаешь. К сожалению, я не умею просить.

Они обменялись улыбками. Наступило молчание, но оно было приятным.

Кефа размышлял. Идея Савла была, разумеется, дикой. А также ненужной. Но тем не менее грандиозной. Он позволил себе на миг представить ее последствия и осознал ее грандиозность. Мир, объединенный верой, ожидающий возвращения…

Он остановился, сбитый с толку, поскольку понял, что идея абсолютно неосуществима. В подобном мире какой смысл был бы в Возвращении спасителя угнетенного народа? В подобном мире не было бы места Страданию. И какой тогда смысл в Царствии, если оно для всех?

Он тряхнул головой, чтобы избавиться от головокружения.

— Не думаю, что есть необходимость в каком-либо разрешении, если ты не собираешься сию минуту обращать в нашу веру население всей империи, — сказал он, — Поговорим об этом потом, когда ты все как следует обдумаешь.

— Обязательно, — сказал Савл с отсутствующим взглядом. — Обязательно.

Вскоре после этого Савл отправился домой. Его визит был коротким, но он успел настроить против себя большую часть местного населения. Кефе и Иакову Благочестивому не оставалось ничего, кроме как инсценировать покушение на Савла и отправить его домой под предлогом защиты его безопасности. После этого воцарился мир.

Кефа не знал, как долго этот мир продлится. Савл не был из тех, кто отказывается от своих идей из-за того, что их трудно воплотить в жизнь. Рано или поздно он попытается осуществить свой план, и слухи об этом, учитывая характер Савла, дойдут до Иерусалима. А это могло бы привести к проблемам.

Он должен был пресечь идею в зародыше. Но она была дерзкой, и это восхищало его. В любом случае Савл не стал бы слушать.

Беспокоиться об этом было бессмысленно: он все равно ничего не мог изменить. Теперь за все отвечал Иаков Благочестивый, ему придется разбираться с Савлом. Нет сомнения, что он это сделает эффективно. Когда Кефа рассказал ему о мечте Савла, он отнесся к этому чрезвычайно критически.

Но Иаков… Его никто не выбирал. Он просто появился. Он остался с ними, заглянув по дороге, уверенный, что может быть полезен. И он был прав. Через несколько недель его ровный голос законника, разъясняющий, анализирующий и придирчивый, стал неотъемлемой частью их собраний. Вскоре он стал доминирующим.

А собственно, на каком основании? Он дал это понять своей первой фразой, произнесенной, едва он переступил порог. По большому счету, эта фраза была ненужной, поскольку они прекрасно знали, кто он такой.

— Я Иаков, — сказал он, — брат Иешуа.

Брат? Разве он не знал, что учитель отрекся от него? «У меня нет братьев. Это, — он указал на своих друзей, — мои братья».

Брат? Разве может считаться братом человек, который насмехался над своим братом и сказал о нем: «В него вселился демон» — и открыто присоединился к его врагам и который не пошевелил и пальцем, чтобы помочь, хотя мог это сделать, имея друзей среди духовенства? Брат?

Где был Иаков, когда они скитались по дорогам и просили подаяние, вынужденные покинуть враждебные города? Где был Иаков, когда Иешуа говорил им о Царствии? Где был Иаков в ту последнюю ночь, когда все рухнуло? Молился на коленях, чтобы стать еще более благочестивым.

Но когда начались Явления, чудеса, пророчества, знаки Святого Духа, тогда вдруг Иаков появился. «По рождению я один из вас, — заявил он. — Вы не можете отвергнуть меня. Я его брат».

И естественно, они его не отвергли. Они были рады любому новому члену, а такому, как Иаков, тем более. У него было много влиятельных друзей. Он прекрасно разбирался в Законе и имел хорошую репутацию. У него была феноменальная память и ясный, дисциплинированный ум. Он был хорошим организатором. Он ревностно соблюдал моральные устои, подтверждением чему служил тот факт, что он никогда не мылся. Он был благочестив, способен, грязен и холоден.

Теперь он возглавлял братство в Иерусалиме. И намного лучше справлялся с этими обязанностями, чем Кефа.

Стук, стук, стук. Треск.

— Ты видел?

— Откуда у тебя эти кости?

— Ничего особенного в них нет. Давай бросай.

Препровождение времени, драгоценного времени, которого так мало осталось.

Скоро наступит смена сирийского охранника. Кефа с нетерпением ждал короткого тайного общения. В прошлый раз охранник сказал ему, что царь нездоров. Но подобные слухи, и даже худшие, ходили по городу месяцами. Некоторые говорили, что в него вселился демон. Его причуды и жестокость росли каждую неделю. Даже иностранные правители управляли страной лучше, чем местный царь.

Это не имело значения. Царствие придет.