Тайная комната антиквара - Марина Серова

Но приходилось признать, что и по косвенным доказательствам мои позиции выглядят бледновато. Что у меня было? Образец крови Шульцмана, который при отсутствии орудия убийства совершенно бесполезен? Запись на диктофоне, которую ни один суд не примет во внимание? Конечно, для моей клиентки эта запись будет доказательством вполне достаточным, но ведь речь сейчас не о ней. Вот разве что Андрюша копии документов добудет. Да и то… Что они подтвердят? То, что рисунок, находящийся у Новоселова, — подделка? Ну и что? Какое отношение это может иметь к убийству?

Да, с доказательствами у меня слабовато. Но и ждать особенно нечего. Совершенно очевидно: если Новоселов и обращался за помощью к Шульцману, он сделал это так, что об этом знали только они двое. Ни жена Новоселова, ни близкое окружение Шульцмана не были поставлены в известность и, по всей видимости, не догадывались об истинной подоплеке этого дела.

Жена была в курсе, что Новоселов имеет проблемы со здоровьем, друзьям Шульцмана было известно, что в свое время ему в обмен на почку была отдана поддельная картина. Но не было человека, который знал бы оба эти факта и смог бы их сопоставить. Точнее, такой человек был, и им был сам Новоселов. После смерти Шульцмана он — единственный, кому известно все.

Действительно, ждать нечего. Посмотрю, что скажет Андрюша насчет Третьяковки, да и поеду, пожалуй, в больницу к Новоселову. Ведь когда-нибудь это придется сделать.

Как бы отвечая моим мыслям, зазвонил телефон, и в трубке я услышала голос Андрея.

— Ну, мать, твое счастье, что знакомые ребята оказались. Провернули все в лучшем виде.

— Откуда это у тебя знакомые в Москве?

— Да так… приходилось сталкиваться… по делам.

— Смотри-ка… А в ЦРУ у тебя знакомых нет?

— Не завидуйте, девушка.

— Да где уж нам… Ну, так что там знакомые твои выяснили?

— А вот слушай. Спецы из Третьяковки в нашем Тарасове действительно побывали и проводили оценку и экспертизу экспонатов, переданных в городской музей. Кроме того, им было заказано несколько частных экспертиз, среди которых — и экспертиза рисунка Рембрандта…

Андрюша сделал паузу, как фокусник, который вот-вот достанет из шляпы кролика и затягивает время, чтобы усилить эффект.

— Ну, говори уже, изверг!

— Экспертиза показала, что этот рисунок рисовал художник очень хороший, но вовсе не Рембрандт. Окончательное заключение было сделано экспертами по целому ряду позиций, которые изложены в документах, предоставленных господину Новоселову Г. В., заказавшему экспертизу. Ну вот, я твое поручение выполнил, а теперь и ты, будь любезна…

— Подожди, копии документов они тебе предоставили?

— Само собой. Мы, чай, тоже тут… не вчера на свет родились. Знаем, как дела делаются.

— Отлично. Ксерочку мне снимешь?

— Татьяна! Ты мне зубы не заговаривай. Я тут, понимаешь, для нее из кожи вон лезу, а она… Ты собираешься объяснить мне наконец, в чем дело?

— А как же, Андрюшечка, конечно, собираюсь. Вот только выясню еще пару самых малюсеньких фактиков и сразу все тебе расскажу.

— Тань, тебе как, вообще, не стыдно? Я ей, что ни попроси — все! А сама… Да ну тебя! — кажется, Андрюша собирался не на шутку обидеться.

— Андрей, ну честно, не могу я сейчас говорить! Завтра, максимум — послезавтра, все тебе расскажу, а сейчас… Я сама должна все проверить.

— Но ты можешь, по крайней мере, сказать, Новоселов — это кто? Это он грохнул Шульцмана?

— Ну, в общем… да.

— Из-за того, что тот всучил ему поддельный рисунок?

— Ну, в общем… почти.

— Ох, Татьяна… Ну что за характер у тебя! «В общем», «в общем»… Вот ты говоришь — завтра. А если до завтра этот твой Новоселов смоется куда-нибудь, а? За границу удерет? Что мы тогда делать с тобой будем? А? В общем!

— Не волнуйся, не смоется. Он, может, и рад бы был смыться, да теперь уж…

— Загадками говоришь.

— Не сердись, Андрюша. Завтра сама досконально все узнаю и тогда тебе расскажу.

— Ладно, подожду.

На следующий день я навела справки и довольно быстро выяснила, где проходит лечение Новоселов. Собираясь в больницу, я решила снова воспользоваться удостоверением следователя прокуратуры, которое уже один раз пригодилось мне в течение этого расследования. Корочки позволяли избежать лишних расспросов, давали право обращаться сразу к начальству, минуя промежуточные звенья, да и вообще благодаря им в минимальные сроки достигались максимальные результаты.

Кроме того, по большому счету, я так и не определилась, в каком же ключе должна протекать моя беседа с Новоселовым. Я решила довериться интуиции и выработать линию поведения уже на месте, исходя из того, что подскажет ситуация. Но если и она ничего мне не подскажет, можно будет, не мудрствуя лукаво, представиться следователем прокуратуры и в этом качестве задавать все необходимые мне вопросы.

Диктофон я тоже захватила с собой, благо, классический пиджак предоставлял прекрасные возможности для того, чтобы его спрятать.

Подъехав к больнице, я не стала изобретать велосипед и действовала по уже проверенной схеме, которую так удачно опробовала в областной клинике. Пройдя мимо охранника и секретарши, я вновь оказалась в кабинете заведующего, пожилого человека, во внешности которого наиболее заметными чертами были косматая седая грива и выдающийся вперед подбородок.

— Новоселов? Да, есть такой, — сказал он, узнав о цели моего посещения. — Но должен сообщить вам, что состояние этого пациента очень тяжелое, и без достаточно серьезных оснований я не могу разрешить вам его беспокоить.

— Основания очень серьезные, уверяю вас. Речь идет об убийстве.

Заведующий удивленно вскинул брови.

— Его собираются убить? Но это абсурд! Он и так скоро…

— Новоселова никто не собирается убивать. Он сам подозревается в убийстве.

В обычных случаях я всегда выступаю против того, чтобы сообщать посторонним лицам подобную информацию. Но на сей раз, учитывая, что о личности Новоселова мне почти ничего не известно, а также то, что его причастность к убийству уже не вызывала у меня сомнений, я решила от своего правила немного отступить. Мне было интересно выслушать мнение заведующего обо всем этом, прежде чем начинать беседу с самим Новоселовым.

Как я и ожидала, предположение о том, что Новоселов сам может быть причастен к убийству, вызвало у заведующего гораздо большее изумление, чем мысль о том, что кто-то хочет убить его.

— Подозревается в убийстве?! Но… Видите ли, э-э-э…

— Татьяна.

— Да, Татьяна. Видите ли, Новоселов — очень больной человек. Он страдает серьезной почечной недостаточностью, мы очень долго наблюдали его и проводили лечение, он стоял в очереди на пересадку почки… Вам, вообще, известно, что у него только одна почка?