Музыка на иностранном - Эндрю Круми

— Нет. Все было не так.

— Потом он кладет бумажку с вашим телефоном в книгу и благополучно о ней забывает, а через пять лет на нее натыкается мой сотрудник.

— Я не верю, что Роберт мог заниматься чем-то подобным.

— Вы хотите сказать, что он никогда не рассказывал вам о «Паводке»?

— Никогда.

— В таком случае как вы можете объяснить, зачем он написал эти буквы после номера вашего телефона?

— Я не знаю… Мы договорились о встрече. Хотели сыграть дуэтом что-нибудь из классической музыки. Эти буквы могут быть просто какой-то пометкой, может, это какое-то сокращение. Да они могут означать что угодно. Почему вы их связываете с памфлетом — только из-за того, что там есть что-то на историческую тематику?

— Нет смысла его покрывать. Вспомните, «Паводок» напечатан на его пишущей машинке.

— Но до сегодняшнего дня вы ничего об этом не знали! Почему вы так уверены насчет «Паводка»? Господи, это все Дженни, это она, да?

— Назовем это интуицией следователя. Я ведь знаю, что вы как-то замешаны в это дело, но сейчас для меня это не важно. Сейчас для меня главное — Уотерс и его делишки. К вам у меня нет претензий. То есть если вы выполните мою просьбу. Просто сделайте то, о чем я вас попросил, и занимайтесь себе своей физикой. Вас никто больше не потревожит. Мне нужна всего лишь одна крыса, которая приведет меня в крысиное гнездо. Этот «Паводок»… он мне уже остопиздел, если по правде. Само по себе это дело не стоит и выеденного яйца. Но ваш дружок Уотерс — такая гнида, и я до него доберусь. И до него, и до его антиобщественных приятелей. Даете мне имя, чтобы мне было с чего начать раскручивать дело, — и идете спокойно своей дорогой. А будете с нами играть — я вашу приятную, тихую жизнь так испорчу, что мало не покажется. Я достаточно ясно все излагаю? Сейчас Перкинс вас проводит, но на следующей неделе ждем вас к нам. И постарайтесь уже что-нибудь выяснить к этому времени.

Пять лет назад Роберт Уотерс и Чарльз Кинг встречались как минимум раз в неделю. Роберт приходил к Чарльзу со своей скрипкой, и они играли дуэтом. Во время второй «музыкальной встречи» Кинг снова заговорил о «Паводке» и даже удивился, когда Роберт еще горячее, чем в первый раз, поддержал эту идею. Роберт снова принес с собой папку своих стихов, но теперь он уже не возражал, чтобы Кинг что-нибудь почитал.

За несколько дней до этого Кинг сказал Энни, что между ними все кончено. Они встретились после уроков; Кинг ждал ее у школы и смотрел на шумные толпы учеников, выбегавших из дверей. Она просила его зайти за ней в класс, но он предпочел подождать снаружи. Была зима, на улице было холодно, однако мысль войти в школьное здание почему-то казалась ему нелепой. Наконец она вышла, поцеловала его в щеку, и они не спеша пошли вдоль реки. Тогда-то он и сказал ей, что им надо расстаться.

Обычно Кинг никогда не бросал своих женщин подобным образом. Он смотрел на отношения между мужчиной и женщиной так: если ты хоть раз переспал с женщиной, значит, создал некую вечную связь, и что бы ни происходило потом — вы продолжали встречаться или же разбегались сразу, — таинственная вечность жила; и этот загадочный негласный договор всегда оставался в силе: если плоть двоих соединилась хоть раз, хоть на краткое время, эти двое уже никогда не расстанутся в вечности, они так и будут едины. Отношения между мужчиной и женщиной, по мнению Кинга, могли меняться, но не могли оборваться, закончиться, как не могут закончиться и оборваться воспоминания. Возможно, ему просто было удобно рассматривать свои связи с женщинами под таким углом, ведь узы, которые соединяли его с каждой конкретной женщиной, всегда были слабыми, неощутимыми. Он переспал с Энни из чистого любопытства, возникшего однажды в музее, и свое любопытство он уже удовлетворил. Когда-нибудь воспоминания о ней станут смутными и расплывчатыми, и тогда, может быть, она его снова заинтересует. А сейчас лучше остановиться. Однако он понимал, что для нее — все совсем по-другому. Она все больше и больше привязывалась к нему. Она хотела от него того, что он просто не мог ей дать. И это его раздражало. Вот он и решил оборвать их отношения сразу и навсегда. Пока все не слишком далеко зашло.

Чарльз и Роберт еще раз сыграли сонату Моцарта — ту же самую, что и в первую встречу. Потом выпили чаю — точно так же, как в первую встречу. У них уже складывался свой маленький ритуал, а ведь Роберт пришел всего-то во второй раз. Как легко возникают привычки! Кинг сказал Роберту, что закончил свой очерк, скорее даже эссе, «Река истории», и готов его показать.

Роберт ответил, что это, наверное, «интересно», и Чарльз расслышал в его словах явное неодобрение.

— Чарльз, история — это о людях. Это не какие-то уравнения.

Кинг возразил, что хотел взглянуть на историю как на абстрактный процесс — скорее как на эволюцию разных видов. Ему представлялся некий естественный отбор идей. Потом он заговорил о ландшафтах, горах и возвышенностях, о потенциальных поверхностях, об истории как способе минимизации свободной энергии, и Роберт совершенно запутался в его рассуждениях.

— История должна бы быть о том, как прирастает и ширится свобода людей, — сказал Роберт, — но на деле все далеко не так. История — это о накоплении убожества и людских страданий.

Кинг с Энни шли вдоль реки рядом. Хотя до вечера было еще далеко, на улице уже смеркалось. Он сказал, что в ближайшие две-три недели он не сможет с ней видеться часто — у него очень много работы.

Ничего лучше он придумать не смог. Нацию била дрожь — предчувствие потрясений. Поговаривали, что близятся долгожданные перемены. Даже, может быть, революция. А Чарльз отчаянно бился над тем, как объяснить Энни, что ее тело утратило для него ту волшебную притягательность, что захватила его в музее несколько недель назад. Как сказать ей, что это конец, не обидев ее, не задев ее чувств? Кинг писал эссе о том, что нужно «поймать момент», подняться и влиться в мощный поток коллективной воли человечества. И шел сейчас вдоль реки рядом с женщиной, чьи чувства пугали его.

Они сыграли еще одну пьесу — сонату Бетховена, потом Роберт положил руку на плечо Кинга и предложил передохнуть. Точно так же, как это было на прошлой неделе, только на этот раз рука задержалась чуть дольше. В прошлый раз Роберт сделал определенный жест, и Кинг его принял. Тем самым он как бы дал разрешение на продолжение — и вот оно, продолжение. Тот же жест, та же рука на плече. Но теперь — дольше.

Роберт достал из портфеля папку, которую Кинг обнаружил среди партитур на прошлой неделе, и вынул листы со своими стихами. Настала пора обсудить их, может быть, что-то подправить — посмотреть, что можно будет включить в памфлет, который сейчас пишет Кинг. Он протянул Кингу один из листов — перевод с греческого, из Кавафи.[19] Чистовая копия, аккуратный разборчивый почерк. Чарльз призадумался. Может быть, это — еще один жест? То, что Роберт решил показать ему именно эти стихи?