Тютчев. Тайный советник и камергер - Семен Экштут

«Одним словом, недовольный, раздосадованный, обиженный — это я, и когда ты мне станешь говорить, что я — любимый, я этому ничуть не поверю.

И потом, к чему эти четыре дочери, из которых ни одна не соблаговолит подать мне признака жизни? Стоит быть отцом столь многочисленного потомства!»[288]

Официальный отпуск был предоставлен Тютчеву сроком на три месяца. Хотя он вновь ухитрился его просрочить, на сей раз, «чтобы очистить свою совесть», Федор Иванович решил написать несколько писем с просьбой о продлении отпуска. Свой поступок он объяснил с неподражаемым изяществом: «Не то, чтобы я боялся потерять свое место, но во избежание вечных плоских шуток по поводу моей рассеянности»[289]. Не дожидаясь официального ответа, поэт самовольно продлил свой отпуск. У него было веское основание рассчитывать на снисходительность начальства.

На модном курорте Веве (Швейцария) он встретился с вдовствующей императрицей Александрой Федоровной, которую сопровождала его дочь Дарья, недавно ставшая фрейлиной. «Императрица уже дважды приглашала его — один раз на обед, а вчера он был украшением ее вечера. Она просила у него книжку его стихов, которую папа постоянно забывает принести»[290]. Лишь после нескольких напоминаний камергер Тютчев выполнил просьбу государыни. Вдова Николая I с удовольствием прочла стихи и заметила фрейлине, что ее отец «еще очень молод душой». Напомню, что в первом поэтическом сборнике Тютчева были стихотворения, посвященные Денисьевой. Императрица из Веве уехала в Ниццу и увезла книгу с собой. Она постоянно говорила с Дарьей о тютчевских стихах. Одно стихотворение Александра Федоровна выучила наизусть и однажды, во время бессонницы, даже попыталась перевести его на свой родной немецкий язык. (Русскому языку императрицу-мать учил поэт Жуковский, впоследствии ставший воспитателем ее старшего сына.) До самой смерти, а ей оставалось жить ровно год, императрица Александра Федоровна перечитывала и бережно хранила подаренный ей томик стихов. После ее кончины императрица Мария Александровна, которая тоже была большой поклонницей личности и поэзии Тютчева, не сочла возможным оставить книгу себе, послала эту реликвию Дарье и деликатно намекнула: «Мне очень хотелось бы иметь такой же экземпляр стихотворений вашего отца»[291]. Исследователи полагают, что фрейлина выполнила просьбу государыни и возвратила книгу Марии Александровне.

Покинув Петербург в начале мая, председатель Комитета цензуры иностранной вернулся к своей должности лишь 2 / 14 ноября 1859 года. Вероятно, его письма о продлении отпуска так поразили непосредственных начальников, что действительный статский советник Тютчев добился большего, чем ожидал. Обычно он просто забывал вернуться в срок. Отпуск ему, разумеется, продлили. Кроме того, чиновнику вернули деньги, которые по закону подлежали обязательному вычету из его жалованья, ибо во время нахождения в столь длительном отпуске деньги не начислялись. Чтобы добиться этого, министр народного просвещения Евграф Петрович Ковалевский направил письмо своему брату Егору Петровичу, который был в это время директором Азиатского департамента Министерства иностранных дел. «Желая пособить в денежном отношении нашему доброму Федору Ивановичу Тютчеву, я встречаю надобность в пособии вашего Министерства. Дело вот в чем: он просился у меня в отпуск на 3 месяца, и содержание трехмесячное ему оставлено по высочайше утвержденному докладу моему. Но он пробыл в отпуске за границею сверх того еще 1 ½ месяца, за что, по закону, следует удержать у него содержание. Нельзя ли от вас уведомить меня, что он эти 1 ½ месяца был занят по М иностр дел; тогда бы я счел бы это не за отпуск, а за занятия и испросил бы оставить Тютчеву содержание за излишние 1 ½ месяца. Это составит рублей 500–600, что для Тютчева весьма важно»[292].

На этом благодеяния министра народного просвещения не закончились. Ковалевский обратил внимание на то, что у Тютчева нет ни одного ордена. Действительно, редко кому удавалось дослужиться до столь высокого чина и ухитриться не получить хотя бы самый скромный орден. Причина понятна. Федор Иванович предпочитал денежные награды, и его непосредственные начальники склонны были удовлетворять пожелание подчиненного. Этим Тютчев сильно отличался от подавляющего большинства чиновников, которые не мыслили свою служебную карьеру без получения очередного крестика. У них погоня за крестами и лентами становилась настоящей страстью и нередко принимала болезненные формы. Федор Иванович не без сарказма написал о посланнике в Мюнхене, своем приятеле: «Наш бедный Северин получил ленту Св. Александра Невского, что заставило его сразу же перейти от жалостливого тона к торжествующему, от элегии к дифирамбу…»[293] Итак, 1 / 13 января 1860 года мой герой получил свой первый орден — крест Св. Владимира 3-й степени. Это была довольно высокая награда, а для не имевшего никаких орденов чиновника — просто совершенно исключительная. Именно такой награды был удостоен Николай Михайлович Карамзин за первые тома «Истории государства Российского» — и это был первый орден государственного историографа. Много воды утекло с тех пор. За истекшие десятилетия социальный престиж многих наград ощутимо понизился, но шейный крест Св. Владимира сохранил свой высокий социальный статус и в качестве первоклассной и завидной награды продолжал цениться как в военной, так и в чиновничьей среде. Это был орден не из последних, и девальвация его не коснулась. Примечательна реакция жены поэта. «Сообщаю тебе, дорогая, что отец твой недавно был награжден самым скромным образом — Владимиром 3-й степени на шею. Приходить в восторг нет причины, и Любимый еще не решился украсить себя этим орденом. Сделал ему этот сюрприз министр Ковалевский, который попросил для него орден. Что до меня, я нахожу, что мне испортили Старика, я предпочитаю его без всяких орденов»[294]. В те времена орденские знаки изготавливались из благородных металлов, стоили очень дорого, и награжденные приобретали их за свой счет; новопожалованный же кавалер получал только официальное уведомление о награждении, но не сам орден. Федор Иванович решил воздержаться от подобной траты. Во всяком случае, ни на одном из его портретов орденов мы не увидим. Младшая дочь поэта поведала нам конец этой истории с первым орденом. «Рассеянность папа становится все более притчей во языцех, и он утверждает, что это ему выгодно, т. к., постоянно забывая надеть этот несчастный орден, который ему только что нацепили, он может на нее ссылаться. Ты смеялась бы, как сумасшедшая, слушая его причитания; он рассматривает этот крест как немилость»[295]. Действительный статский советник и камергер Тютчев оскорбился, что его, постоянного собеседника августейших особ, этим изрядным орденом фактически приравняли к заурядному чиновнику.