Телохранитель поневоле - Виктория Серебрянская

подмигнула мне. На душе почему-то стало легче. И я, снова спрятав фоторамки в ящик прикроватного столика, отправилась спать. Теперь я знаю, что мой отец способен на бесчестные поступки и любит грязные игры. И пусть некоторым изданиям, судя по желтому индексу, особо доверять не стоит, дыма без огня не бывает. Ну а мой жених… Нужно все хорошенько обдумать и снова поговорить с отцом. Чего бы мне это ни стоило, замуж за эту жирную жабу с перспективой в очередной раз сделать его вдовцом я не пойду.

Утро оказалось пасмурным во всех отношениях. У климатологов явно что-то сломалось, и ко мне в окно заглядывало мрачное, набухшее влагой небо, делая все вокруг угрюмым, полным неясной угрозы. Я не выспалась, и собственное лицо в ярко освещенном подсветкой зеркале казалось мне помятым. Не спасло положение даже десятиминутное умывание ледяной водой и косметика. Я даже начала опасаться, что отец заинтересуется моим потрепанным видом и задаст вопрос, даже придумала пару подходящих вариантов ответов. Но когда папа появился на пороге столовой, где я накрывала нам завтрак, они вылетели у меня из головы: отец выглядел так, будто всю ночь разгружал почтовый звездолет вручную.

У меня выпала из рук ложка, которую я как раз собиралась положить возле отцовской тарелки и опасно задела ее по краю, когда я увидела стоящего на пороге отца. Помятое лицо и мутные глаза только сильнее бросались в глаза на фоне идеальной прически и тщательно отутюженного костюма. А когда отец сел за стол и развернул салфетку, стало понятно, что в наш дом пришла какая-то беда: у отца мелко и противно дрожали пальцы. Такого раньше я за ним не наблюдала никогда. Да и то, что он промолчал, не сделал мне замечание за мою косорукость, тоже говорило о многом.

Завтрак прошел в полном молчании. Ну как прошел. Привычное мне с детства яйцо и бутерброды с сыром и ветчиной, которые я уже давно сразу же клала отцу на тарелку, чтобы он не отвлекался на выбор еды, так и остались сегодня не тронутыми. Папа медленно выцедил чашку кофе, пустыми глазами глядя куда-то в пространство. Казалось, он ничего не видит и не замечает вокруг. Но когда я доела свою порцию каши из асаи, папа со стуком отставил чашку в сторону, шумно вздохнул и, поставив локти на стол, чего он никогда себе не позволял раньше, переплел пальцы домиком. Я насторожилась. И не зря.

— Милена, — отец почему-то не смотрел на меня, и это было странно, не характерно для него, любящего все контролировать, — я сейчас переведу тебе на счет некоторую сумму. Оправляйся по магазинам. Купи себе платье, туфли, белье. В общем, то, что сочтешь нужным для свадебной церемонии. — Из моих ослабевших пальцев выпала салфетка, которой я как раз вытирала губы после еды. В смысле, для свадьбы?! Но ведь она должна состояться лишь через год?! Или… Оказалось или: — Через три дня ты станешь линой Монтриалли. И да, запишись на прием к врачу. Желательно попасть к нему до церемонии. Игерон согласен взять тебя прямо сейчас. Но хочет убедиться, что ты не можешь оказаться беременной от этого щенка Фейтерре…

У меня в глазах потемнело. Хорошего же мнения обо мне и родной отец, и жених!

— Пап! — Я настолько забылась, что даже вскочила со своего места. — Какая беременность! Диллон без отвращения не мог даже смотреть в мою сторону! Он считает, что я — пустая и никчемная кукла, ни на что не годная, кроме как украшать дом!..

— Сядь! — в бешенстве рявкнул отец и даже ладонью по столу треснул так, что задетая рукой тарелка раскололась на две половинки. Однако, отец этого, кажется, даже не заметил: — Вот и плохо, что он так считает! Если бы ты забеременела от него, это разом решило бы множество проблем! Не смогла очаровать Фейтерре, значит, ты выходишь замуж, а проблемы будет решать Игерон на правах моего зятя! Ты меня поняла?

Чувствуя, как от несправедливости застилают глаза слезы, я выдавила сквозь дрожащие губы:

— Пап, это же ты меня так воспитал, что Диллон во мне даже не видит разумную…

Отец застыл на месте, судорожно сжав в кулаки лежащие на столе руки. Мне стало не просто страшно, меня пробрал настоящий, первозданный ужас, когда я увидела, как дрожат от усилий сдержаться его руки. На целую долгую, тяжелую, давящую минуту над столом повисла такая тишина, что из коридора доносились звуки уборки, производимой дроидами. А потом отец с шумом, скривив губы, втянул в себя воздух. И мне почему-то показалось, что гроза миновала. Что папа признал свою вину за пробелы в моем воспитании. Пусть и молча. Я даже потянулась, чтобы погладить его по руке. Утешить, успокоить. Пообещать, что еще не все потеряно и я могу измениться. Стать ему настоящей помощницей и опорой во всем. Пусть только скажет. А я научусь. Даже если мне придется не спать сутками. Но я ошиблась в оценке настроения своего родителя. Сильно ошиблась.

За мгновение до того, как мои пальцы коснулись судорожно стиснутого кулака, отец вдруг оперся об эти кулаки так, словно хотел продавить стол до самого пола, и медленно поднялся на ноги, всем своим ростом нависая над столом. И надо мной:

— Я. Виноват. В том. Что ты. Выросла такой. Никчемной. Дурой???

Мне словно ядовитый шип с размаху загнали в самое сердце. Я оцепенела, потрясенно глядя в лицо отцу. Ну ладно Диллон. Обидно, но его точку зрения принять можно. Но папа… Родной отец… Единственное родное существо… Почему?!?

А отец продолжал, цедя каждое слово сквозь зубы так, словно сдерживался изо всех сил, чтобы не наброситься на меня и не убить на месте. Словно я — ничтожество, а он вынужден тратить на меня свое время и силы. Словно я… смертельно его разочаровала.

— Я сделал все, чтобы ты выросла достойной юной линой, — тихо шипел над столом отец, в то время, как я внутри просто корчилась от боли, из последних сил удерживая «лицо». Я нанимал для тебя лучших воспитателей и педагогов, устроил тебя в самый лучший на Кахелии лицей… — А мне подумалось вдруг с горечью, что лучше бы папа сам больше уделял мне времени. — А ты!.. Ты выросла такой же, как и твоя шлюшка-мать!.. Пустая, никчемная, только и ждущая, чтобы тебе дали свободу и возможность выбирать себе любовников! Я из шкуры вон лез, чтобы заключить для тебя выгодный брак! Но нет же! Каждый раз, когда я