Золотой жук мисс Бенсон - Рейчел Джойс

В итоге Мундик высмотрел пузатое старое торговое судно, явно только что причалившее и направлявшееся в Новую Каледонию. Команда как раз грузила на борт упаковочные клети, а потом должны были пустить и пассажиров – тех, что готовы были ехать хоть третьим классом, хоть на палубе. Мундик окликнул одного из матросов и спросил, сколько времени уйдет на переход до Новой Каледонии. Ему сказали: месяц. Он выразил желание предварительно осмотреть судно, но тут уж на него заорали и велели убираться прочь.

Как он тосковал по своей жизни на «Орионе»! В этом Брисбене было слишком много людей, слишком много солнца и слишком много слепящей морской воды. В порту повсюду торчали краны, лебедки и прочие грузоподъемные устройства, оглушительно орали грузчики, от которых страшно воняло потом, и лишь с трудом сквозь этот шум, многоцветье и жаркую дымку пробивались совсем иные далекие звуки. Если хорошенько прислушаться, становилось ясно, что где-то люди спокойно сидят за столиками, едят, пьют, смеются, и эта двойственность обстановки совсем сбивала Мундика с толку. Иной раз он вообще не мог вспомнить, где находится. Ему даже начинало казаться, что он снова в Бирме. А тут еще и ноги у него снова стали отекать, плохо слушались, и он очень опасался, что это вернулась бери-бери[25]. Заболел он еще в лагере – тогда в день они получали только плошку риса – и настолько ослабел, что все время задыхался, его рвало, и казалось, будто ноги у него даже не ватные, а сделаны из бумаги. Порой ему приходилось привязывать большие пальцы ног к колену куском лианы, иначе он не смог бы сделать ни шагу – он уже не раз видел, как рядом с ним люди прямо на ходу падали и умирали, совсем обессилевшие. И сейчас Мундику хотелось одного: поскорей добраться до Новой Каледонии.

В Брисбене после того, как Мундик потерял мисс Бенсон, он ночевал на скамейках и болтался в окрестностях порта, стараясь держаться таких мест, где его никто не мог потревожить. У него часто возникало ощущение, словно он напрочь утратил чувство направления. Он по-прежнему носил паспорт в кармане и бережно его хранил, но время от времени все же доставал, смотрел на фотографию и говорил себе: «Я свободный человек!», а вот в блокнот свой он ничего не записывал. Не видел смысла.

Заметив, что чуть впереди закончило погрузку очередное торговое судно и на борт уже начали пускать первых пассажиров, он тщательно оглядел толпу, высматривая слабое звено.

* * *

Отправление откладывалось. Какая-то женщина на причале устроила настоящую истерику, крича, что у нее украли билеты. Якобы кто-то выхватил у нее сумочку. Капитан отказывался пустить ее на борт без билетов, а она твердила, что это не ее вина, и ей плачем вторил один из ее ребятишек. Женщина была в полном отчаянии, и капитан в громкоговоритель спросил, не находил ли кто сумочку этой женщины. Мундик, успевший занять место на самом носу судна, сидел очень тихо. Заметив, с каким потрясенным лицом его сосед слушает объявление капитана и плач несчастной женщины, он постарался и своему лицу придать такое же выражение – как если бы он тоже был огорчен происшедшим и исполнен искреннего сочувствия.

Пароход отчалил от причала, однако ту женщину с детьми на борт так и не пустили. Зато в ее сумочке помимо билетов Мундик обнаружил небольшую сумму денег, так что теперь он мог и еды себе купить.

Еще месяц – и он тоже окажется в Новой Каледонии.

21

Пора отправляться на север

Б

ританский консул никогда даже не слышал о золотом жуке и решил, что Марджери, должно быть, шутит, когда она попросила помочь ей с продлением визы.

– Боюсь, что это не в моих силах! – рассмеялся он. – Французская бюрократия, знаете ли! – И прибавил: – Но я страшно рад, что познакомился с вами, Мэри. – С этим он ее и оставил.

Консульство располагалось в просторной французской вилле на Мон-Коффен; из ее окон был виден залив и островок Ило Мэтр, маленькое скалистое образование, торчавшее посреди моря, как волосатый прыщ. Консульский сад был отлично ухожен, трава зеленая, как на английском газоне, а вокруг лужайки толпились густые фиговые деревья, бананы и гибискусы с красными цветами, похожими на бумажные; ветки деревьев кто-то украсил самодельными британскими флажками. Прием был небольшой: мужчины в тропических костюмах и галстуках старой школы[26] то и дело промокали багровые, точно исцарапанные, шеи носовыми платками; их жены нарядились в пышные коктейльные платья в стиле «нью-лук», торчавшие от талии точно абажуры. Темнокожие слуги ловко лавировали среди гостей и были одеты, как английские официанты – в белых перчатках и шляпах, прикрывавших густую шевелюру.

– У этих людей есть рабы! – прошипела Инид. Несмотря на нежелание идти на прием, она столько времени возилась со своей прической, орошая волосы лаком, что теперь они стояли почти что дыбом. На ней было пестрое платьице в обтяжку и настолько открытое, что для мужского воображения ничего практически и не оставалось. Ну, а Марджери всего лишь выстирала и надела свое лучшее платье. Больше, собственно, о ее наряде и сказать было нечего.

– Это не рабы, Инид. Это просто слуги.

– Не нравится мне здесь, Мардж. Зря мы сюда пришли – это была плохая идея.

Официант принес им напитки, налитые в половинки кокосовых скорлупок, куда были вставлены соломинки с «зонтиками» из фольги. Инид в один глоток опустошила первую скорлупку и тут же взяла еще одну.

– Мы выглядим здесь совершенно посторонними, – мрачно продолжала она.

– Ничего подобного, Инид. Какие же мы посторонние – мы ведь тоже британцы.

– Если именно это означает быть британцем, то я бы предпочла быть кем-то другим.

– Кем, например? Да и кем еще вы можете быть?

– Ну, я не знаю… Но только не такой, как эти люди! Нет уж, этого я совсем не хочу.

Их разговор прервала жена консула, представившись как миссис Поуп. Миссис Поуп принадлежала к числу тех аккуратных изящных и хрупких женщин, в обществе которых Марджери всегда чувствовала себя так, словно была высотой и толщиной с дуб, и, естественно, поспешила хоть немного «уменьшиться» – ссутулилась и стала походить на горбунью. Тут Инид сказала, что отойдет на минутку, чтобы проверить, как там Мистер Роулингз, который был оставлен у ворот в полном отчаянии, и Марджери втайне даже обрадовалась. Она думала, что без Инид ей будет гораздо легче рассказать миссис Поуп о жуке и о том, как им необходимо попасть на север острова, в Пум. Ведь Инид наверняка стала бы вмешиваться в разговор, спрашивать, есть ли у миссис Поуп дети, рассказывать, какая Марджери знаменитая исследовательница. Сказать о том, что Марджери работает в Музее естественной истории, Инид не успела, а сама Марджери, разумеется, говорить об этом не стала. Но когда миссис Поуп спросила, действительно ли она является сотрудницей этого музея, Марджери лишь молча кивнула, словно это действительно так.