Чудовище для проклятой - Мария Вельская

Волосы пленника были коротко обрезаны и словно выцвели до ослепительно бесцветной белизны. Худое скуластое лицо — опустошенное, искаженное от боли. Руки и ноги прикованы крестом. Все тело покрыто черной субстанцией, она будто шевелится на нем, впитывается в него. Он показался мне смутно знакомым — как будто где-то уже зацепились взглядом.

Бросилась вперед, уже не думая — правильно ли, нет. Положила ладонь на горячечный лоб. Поднесла к губам пленника.

Судорога. Новый стон.

— Очнись, пожалуйста, — что это такое соленое течет по лицу? Неужели слезы? Неужели я смогла заплакать? Не по себе — по другому.

Легкая пощечина заставила мужчину распахнуть глаза — страшные, черные, без белка и зрачка. Но я ощутила его непонимание и ужас.

— Кто вы? За что вас здесь держат? Как вам помочь?

Глупо? А если он убийца? Предатель? Вор? Но что-то внутри скребется, не желая признавать это измученное существо виновным.

— Малышка… — мужчина дернулся, попытался протянуть руку. Лицо исказилось, изломались брови. Голос, хоть и сорванный, был приятный, и в нем отчетливо звенела тревога, — как же так, за что тебя сюда? Он не может быть настолько жесток, всему же есть предел! Беги к стене, к дверям!

Пленник беспокойно заерзал, задергался — все бесполезно, оковы держали крепко. А вот тьма в моем присутствии отчего-то притихла.

— Он… Повелитель? Вас сюда доставили по приказу Повелителя? — уточняю, вздрагивая.

— Да, его. Но… сам… виноват, — пересохшие губы кровили.

Проклятье, я даже простого глотка воды не создам!

Голова снова закружилась. Тяжесть нависла отчетливей, но… разве сдаваться в моих привычках? Разве для этого я так старалась, для этого я прошла через смерть, через унижение, через изменение силы? Чтоб бросить едва живого?!

Ярость изменилась. Стала холодной, взвешенной, отточенной, как клинок. Все, чего я желала — капельку свободы. Каплю облегчения.

Ярость скопилась комом в груди, заворочалась, ища выход. Зарычала тихо себе под нос. Сжала ладони. Я не знала, что значит быть … магом? Анорром? Носителем силы? Но с удивлением почувствовала — тьма питает её. Не высасывает, не опустошает — помогает.

И я начала забирать тьму, терзающую пленника. Это было неожиданно неприятно. Почти больно. Бледное лицо мужчины стало белее снега, щеки запали, глаза закатились.

— Держитесь, пожалуйста. Я помогу. Вытащу. Я не позволю вас уничтожить. Слышите? Не позволю! — шептала отчаянно, чувствуя дурноту.

— Не надо, — глаза в глаза.

Он заботился обо мне. Беспокоился о незнакомке. Смотрел — почти не дыша. И было в чужих глазах цвета кофе что-то далекое, забытое, невероятное. То, от чего хочется расправить крылья и парить. И чувствовать себя свободной. То, что я никогда не увижу в глазах Повелителя со льдом вместо сердца.

Руки укутало фиолетовое пламя. Темное, как провал в бездну, искрящееся и удивительно живое. Оно перекинулось на незнакомца, охватило его с ног до головы. И прежде, чем я успела испугаться — исчезло. Осталось только бессильное тело. Слишком слабое, чтобы что-то по-настоящему решать.

Я действовала машинально, как по наитию. Или просто дело было в нахлынувшем ступоре?

Прижала его крепче к себе, уложила голову на колени, медленно ероша короткие, измазанные в крови волосы и разглядывая пестреющую синяками кожу. Ничего, мы справимся. Дышал раненный ровно, спокойно. Похоже, обморок переходил в сон.

Он не пустил, когда я попыталась отстраниться. Пришлось продолжать свое нелегкое дело сиделки.

Засыпай, до рассвета осталось чуть-чуть…

Когда-то, в другом мире, я очень любила эту песню. И теперь поняла, что не забыла ни строчки. Голос лился негромкой юркой речкой, журчал, рассыпаясь на капли, а в этом холодном пространстве без света и окон так легко было забыться…

Я не помнила, сколько прошло времени. Не знала, хватились ли меня. Весь мир в эти часы съежился до небольшого круга во тьме. До тела, мечущегося в жару у меня на руках. До глаз цвета горького кофе и отчаянной улыбки.

— Меня зовут Леаррен, — сказал он, когда я уже падала от усталости и, плюнув на все, осторожно пристроилась рядом.

Я поцеловала его в лоб. К этому моменту мы лежали уже как котятки в корзинке — переплетясь конечностями, чтобы не замерзнуть окончательно.

— А меня — Каарра, — сказала, вдруг разом решившись, — только я скрываю и себя, и свое имя. Моя семья хочет меня убить.

— Убить демонолога, — его голос был приятным, не низким, но и не высоким, с легкой хрипотцой. Прохладные ладони лежали одна — на моей спине, вторая — примостилась на бедре. Может, и неприлично, но до приличий ли сейчас? — это смешно. Да ещё и того, кому покровительствует Повелитель домена.

Его лицо было совсем близко. С болезненно прищуренными глазами, тонкими чертами лица и умным высоким лбом. Кого-то он мне неуловимо напоминал…

Как же холодно! Кажется, что платье на мне обледенело.

— Я не знаю… ваши слова для меня — пустое. После покушения моего родственника я чуть сама себя не потеряла, — что-то толкало говорить, хоть немного, хоть не все. Вытолкнуть уже это неизбывное одиночество.

Чужие пальцы, дрожа от усилия, коснулись растрепанных волос.

— Хорошенькая, — кривая улыбка, — и слишком необычная. Сила ксайши давно не проникала в наш мир, — он говорил с отчетливыми паузами, с усилием, лишь бы не молчать.

Мы говорили о многом — о мире, о расах, о магии анорров, о силе ксайши и обычаях, о праздниках и пьянящей магии чаэварре, о дурацкой выдумке про истинные пары. Мы не говорили лишь о двух вещах. О моем признании и о том, как и почему Леаррен попал сюда. Не существовало ни “до”, ни “после”. Только здесь и сейчас.

И поэтому, когда раздался гулкий звук, напоминающий резкий стук, мы оба вздрогнули от неожиданности.

Дверь, до этого умело скрытая пеленой тьмы, сейчас распахнулась. Послышались голоса. Тьма начала таять, расползаться клочьями, оставляя неожиданное вдруг чувство беззащитности.

Мужчина рядом напрягся, вздрагивая всем телом, но рука твердо легла поперек моей груди, словно удерживая и защищая.

И в этот момент завеса спала. В нескольких шагах от нас замер Повелитель Асторшиэр, за ним — незнакомый темноволосый (ну надо же!) анорр с волевым острым лицом и ещё двое в безликих серых мундирах. Похоже, открывшаяся картина стала для них полнейшей неожиданностью.

Впрочем, император сориентировался быстрее прочих “гостей”.

Несколько шагов — и меня уже бесцеремонно разглядывают сверху вниз. На равнодушном лице ни тени эмоции. Пепельные волосы убраны назад в короткую косу. Серебристый глаз без белка и зрачка просвечивает насквозь.

Но ни страха, ни смущения, ни трепета больше нет. Наверное, замерз, околел от холода, поселившегося в теле и сердце.